Он стал еще красивее? Нет, это пустые слова, не способные выразить правду.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны… [21]
Дигр говорил, что Хельг совершенен…
Опомнись, Орнольф Касур! Больше никаких стихов, никаких мыслей, больше ни слова о Пауке, или ты сам уподобишься Дигру.
Холодная вода воспоминаний очень к месту, когда теряешь голову. Что сказал Эйни в первый вечер? Назвал себя сидским выродком, от которого никто не может отвести глаз.
Сейчас уже бессмысленно сожалеть о содеянном. Бессмысленно каяться в том, что еще три месяца назад казалось хорошей идеей. Остается только принять с благодарностью подарок Эйни и надеяться на то, что он простит когда-нибудь. Что он поймет: в какой-то момент Орнольф забыл, как это невыносимо тяжело быть звездой среди гальки. Не сейчас. И, наверное, не скоро. Слишком светлые глаза у Паука Гвинн Брэйрэ, почти прозрачные, ему больно и он очень устал, а злопамятный Паук не прощает тех, кто делает ему больно.
Красота, не увянешь за лето!
Не цветок — стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого
Увезенный — с какого острова? … [22]
«Рад оказать тебе услугу…»
«Спасибо, Эйни. Только я уже не рад принять ее».
И наконец все закончилось. Альгирдас чудовищно устал, был страшно зол, но очень доволен. Раньше ему не приходилось вести охоту, занимаясь одновременно тысячей других дел. Временами казалось, что он вот-вот порвется на множество маленьких Пауков, но всякий раз откуда-то брались силы на то, чтобы удерживать и себя, и все нити паутины, и распутывать чары, и блистать в обществе, и все это — одновременно…
Боги создали человека сильным. О, да! А уж для Паука они и вовсе не пожалели ни сил, ни ума. Ни красоты, чтоб ей!..
Правда, все, чего хотелось сейчас, это упасть и лежать, не двигаясь, дня два, а лучше — месяц. Но раб принес ему записку от правителя города с просьбой об аудиенции. От правителя-упыря, естественно. С муниципалитетом Альгирдас дел не имел, если не считать светского общения с представителями властей.
Ну, разве это жизнь?!
В аудиенции можно было отказать. В любом случае, ее нельзя было проводить в доме Орнольфа. Однако надо отдать должное упырю: он предложил несколько мест, где они смогли бы поговорить без помех. А поскольку лишь очень важная причина могла заставить кровососов преодолеть священный ужас перед тем, за кого они приняли Альгирдаса, отказывать в просьбе не следовало.
Задерживаться в городе Паук не собирался, поэтому выбрал для встречи резиденцию самого правителя. Плевать на правило встречаться с врагами только на нейтральной территории. Ничего ему упыри не сделают, а дом, судя по адресу, расположен довольно близко к порту.
Расторопные рабы уже подготовили дорожный костюм. Вот и славно. Переодеться и бежать отсюда. Как можно дальше в глушь. Туда, где на много километров не отыскать ни одного храма. Из-за этих христиан, будь они неладны, не получается даже забрать себе силу чужих чар и знаков, — все уходит, как вода в сухую землю. Что уж говорить о людях? Они здесь пренебрегают наузами, рунами и оберегами, довольствуясь нательными крестиками, да и те носят не все. А силы восстанавливать надо. И лучше делать это там, где проводишь охоту. Через Межу в языческие страны не набегаешься.
Альгирдас уже готов был уходить, когда раб с поклоном преподнес ему две открытых шкатулки. В одной, вцепившись лапами в серебряную паутину, лежал серебряный паук с блестящими бриллиантовыми глазками. В другой светилась бледным голубоватым огнем серьга с неведомым камнем. К шкатулкам прилагалась записка, наспех начерканная на листе из записной книжки:
«У меня тоже есть для тебя подарок, Эйни».
Усталость смыло волной обжигающе-холодной злобы. Такой ярости, такой ненависти ко всему живому и мертвому Альгирдас не испытывал даже в часы рассвета и заката. На мгновение его парализовало от злости, окаменевшие мышцы намертво срослись с костями. Он выдохнул. Взял серебряного паучка и одним движением скатал в неровный шарик. Выпавшие бриллианты упали под ноги и затерялись в ворсе ковра.
Вроде бы, стало полегче.
Альгирдас положил шарик обратно в шкатулку, бросил в горящий камин. Туда же отправил серьгу вместе со смятой запиской. Ухмыльнулся:
— Для тебя, рыжий, все услуги — бесплатно.
Выходя из дома, он оборвал протянутую к Орнольфу нитку паутины.
— Здравый смысл подсказывает мне, что я совершаю смертельную ошибку, попросив вас о встрече, — начал правитель упырей, когда с церемониалом было покончено. — Знаете, Мастер, даже о Патриархах ходят самые неприятные слухи, в частности о том, что они предпочитают нашу кровь человеческой, а что уж говорить о таких как вы? С другой стороны, у нас есть поговорка: пока не попробуешь, не узнаешь. Вы же, Мастер, простите за дерзость, производите впечатление существа, с которым можно говорить, а не только трепетать в ожидании мучительной смерти. Поэтому я взял на себя смелость испросить у вас дозволения и задать несколько вопросов. Если они покажутся вам излишне дерзкими, или, возможно, оскорбят вас, пожалуйста, пусть только я буду наказан за это. Уверяю, мои братья даже не знают об этой затее.
Он врал. Все они знали, его «братья». И уже в том, что кровосос называл братьями других кровососов, видел Альгирдас грязную пародию на истинное братство. За одно это правителя следовало бы убить. Но в том, как он выгораживал подданных, было нечто забавное. При желании, можно было даже вообразить, что у этого упыря есть совесть, а, может, и душа.
Воображение у Альгирдаса было. Желания приписывать кровососу несуществующие достоинства, — нет. Но выслушать его он в любом случае собирался. Итак, что там за вопросы возникли у немертвых?
— История гласит, что подобных вам было трое, — заговорил правитель, получив разрешение спрашивать, — но считалось, что все вы погибли в результате междоусобицы. Однако я вижу вас, Мастер. Значит, история ошибается. И мне хотелось бы узнать, возможно ли, что еще кто-то из ваших… э-э… что еще кто-то равный вам появился среди нас?
— Все возможно, — задумчиво ответил Альгирдас, лихорадочно вспоминая, какую там «историю» они с Касуром придумывали когда-то для упырей. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что в Лондоне убиты все наши братья, — все, кто соблюдал Договор. И ходят слухи, что некто, сродни вам, Мастер, сделал это в наказание за то, что мы заключили перемирие с людьми. Так ли это? И чего ожидать нам? Ведь и вы появились здесь не для того, чтобы защитить какого-то смертного.
Такие перепады настроения были слишком резкими даже для того, кто привык жить среди фейри. Сердце Альгирдаса остановилось. Сделало резкий скачок. И вновь забилось, неровно, больно ударяясь о ребра.
Он был счастлив. Так счастлив, что даже передумал убивать наглого упыря. Сейчас он почти любил этого кровососа.
