что разгонять городских они готовы независимо от того, чем те занимаются. Просто, чтобы «знали наших». Но, конечно, эти развлечения пристали молодым селянам, а Виталий Макарович настроен вполне серьезно.
Еще вот что странно: почему колоколов не слышно? Вроде бы всенощная служба уже должна идти. Может, в Поташках церкви нет? Это, кстати, вполне вероятно. Церковь — в райцентре, туда со всех деревень богомольцы ездят… О! Да это портрет!
И правда, пятна на полотне сложились в осмысленную картину. Да так неожиданно, что Маришка чуть вслух не ахнула.
Из деревянной рамы смотрел обалденно красивый парень. Просто фантастика! Художник, по всему судя, отличался недюжинным талантом… и воображением, поскольку с натуры такое не напишешь — натурщиков таких не бывает. Маришке с ее места показалось, что парень смотрит прямо на нее и очень, очень-очень сердится.
Вряд ли это настоящая картина. Скорее всего, большой постер. Какая-нибудь секретарша — ведь есть же здесь секретарша, — вставила в рамочку и повесила на шкаф, чтобы любоваться. Маришка ее вполне понимала. Таким парнем и она бы любовалась каждый день. С работы бы не уходила, все смотрела и смотрела, и пусть бы он себе сердился…
— Ну ты что, спать здесь будешь? — Ленка тряхнула ее за плечо. — Пойдем уже! Карета подана.
— В зеркало загляделась, — улыбнулся Виталий Макарович. — Вы, девчата, как зеркало увидите, все на свете забываете, а?
— Зеркало?
Маришка вышла из транса, моргнула и поняла, что на шкафу действительно висит длинное, покрытое патиной зеркало в раме. Очень старое, все в пятнах…
Но ведь она же только что видела там… кого-то. Красивого настолько, что списать это на игру воображения было невозможно. У нее фантазии не хватит придумать такое лицо. И глаза. И неподдельную ярость во взгляде.
— Я, кажется, задремать успела, — Маришка изобразила смущенную улыбку, — вы до чего договорились? Мы едем на Игошкин камень?
— Прямо сейчас, — подтвердила Ася, — с Виталием Макаровичем и дружинниками. Похоже, там действительно кто-то есть. В Поташках ничейная собака потерялась, черная…
— Полкан, — вмешался Виталий Макарович, — ничейный-то он, ничейный, а вроде как здешний, при сельсовете. Вы бы про сатанистов не рассказали, мы бы, может, пару дней его и не хватились. А так я чё-то вспомнил: Полкашку-то с утра не видно. Ни под крыльцом, ни у лабаза. Магазин мы здесь так называем, — добавил он, — лабаз. А он же, Полкан, если не там, то здесь. У лабаза христарадничает, под крыльцом спит.
— Где здесь можно умыться? — Маришка потерла глаза. — Ничего не соображаю.
— Рукомойник вон туда, за дверь и по коридору в укуточке.
— Ага, — она зевнула, прикрыв рот ладонью, — вы идите тогда, я умоюсь и догоню.
— Рюкзаки мы здесь оставляем, — сообщила Ленка.
— «Козлик» мой прямо у крыльца, — добавил Виталий Макарович, — там все поместимся.
Словно подтверждая его слова, снаружи несколько раз длинно прогудел автомобиль.
— Ну все, айда, — скомандовал председатель.
Топоча и оживленно переговариваясь, девчонки двинулись к выходу. За ними, бочком, пролез в дверной проем Виталий Макарович. Здоровущий, все-таки, мужик. Не толстый, а могучий. Как тяжелоатлет на пенсии.
Маришка проводила его взглядом и пошла умываться.
Ей не хотелось ехать на Игошкин камень. Ей не хотелось разгонять сатанистов. Ей хотелось остаться одной. И снова заглянуть в старое зеркало. Она пару раз, без энтузиазма толкнула вверх сосочек примитивного рукомойника и заторопилась обратно в кабинет.
Надо же куртку взять — холодно на улице.
С улицы ворвался в коридор ночной ледяной ветер, и дверь в кабинет захлопнуло порывом сквозняка. Сразу стало темно. Оконце за спиной, в конце коридора, давало слабый, серенький свет, и в воцарившихся густых сумерках квадрат двери, очерченный желтым электрическим сиянием, показался готовым открыться порталом.
Ох, какая фигня! И жуть какая. Может, ну ее, куртку?
— Девочка… — услышала Маришка далекий, встревоженный оклик, — девочка, ты слышишь меня?
Мам-ма… Ой, мамочки! Она ускорила шаг, решив, что куртку — на фиг, все на фиг, — скорее отсюда к людям! Но длинный коридор никак не кончался.
— Девочка! — короткая пауза, потом тот же призыв на английском. — Ты слышишь меня?!
И после короткого, похожего на ругательство словечка, снова на русском:
— Рыжий, будь оно все неладно, они нашли живую кровь и идут на прорыв! Я выхожу.
— Не вздумай! — рявкнул другой голос. Насколько первый был нежным и мелодичным, настолько же этот перекатывался близкими раскатами грома. — Кого они нашли?
— Девчонок. Некрещеных. Их сейчас увезут на
— Пусть везут, — перебил второй. — Девчонок не спасти. А этим ты уйти не дашь. Хельг, ты сильнее их всех, даже с учетом кровавой жертвы.
— М-майлухт [25], Орнольф, ты…
Последовавший за этим поток слов был непонятен, но полон экспрессии, позволявшей однозначно определить их как ругательства.
Маришка уже забыла о том, что собиралась бежать. Разговаривали явно люди. И ругался человек. И речь шла о чем-то… блин, Чавдарова, опомнись, дура! Это тебе не шуточки, здесь все по- настоящему.
— Я сказал, не смей! — вновь прогремел второй голос.
— Вэгр булбох [26]… — уже спокойней ответил первый. — Я выхожу. Девчонок отобью, а эти пусть уходят. Потом поймаем…
— Эй, — осторожно подала голос Маришка, даже сейчас опасаясь говорить громко. Мало ли людей слышат голоса — это еще ничего не значит. А вот когда начинаешь с этими голосами разговаривать, появляется повод задуматься о здоровье, — эй, парни, это вы о каких девчонках?
То что услышала она в ответ, было сказано в унисон и квалифицировалось как ругательство в большинстве языков мира.
— Какого ж, брийн асву [27], ты не отвечала, когда я тебя звал, дура?! — этот голос безукоризненно красиво произносил даже явную нецензурщину. — Собирай подружек и бегите к шоссе! Минуете щит с названием, может, и спасетесь. Быстро!
Быстро? За Маришкой, помимо прочих достоинств, водилось одно наиболее полезное: она никогда не боялась показаться дурой. И возможно поэтому не раз попадала в дурацкие ситуации. Однако сейчас… все было серьезно. Ей казалось, что все серьезно, но как объяснить это девчонкам?
Тем не менее она, не задавая лишних вопросов, бросилась к выходу.
— Подожди… — резко бросил все тот же красивый голос. — Возьми это.
Рядом с лицом засветилась тоненькая как нейлон серебряная ниточка. Один ее конец невесомо качнулся к ладони Маришки. Второй терялся в темноте.
— Беги!
И она побежала. Всем телом толкнула железную дверь, не чувствуя холода, выскочила на улицу. Здесь хватало людей, и света, и возбужденных голосов. Все было реально, все по-настоящему, если бы только не ночь, не пар изо рта, не странное для этого времени, для этого места общее оживление.
Девчонки, слава аллаху, в машину еще не сели, курили неподалеку. Только некурящая Анька забралась в теплое нутро «козлика».
— Ленка… — Маришка сделала пару шагов к подружкам, — Ася… девочки… Надо поговорить.
