Василий Петрович сознательно отвлекал себя подобными никчемными размышлениями, уклоняясь от змеиного захвата предчувствий будущих неприятностей. И все-таки мысль «что теперь будет?», нет-нет, прорывалась и кузнечным молотом трамбовала мозг…
Клумбы с газончиками все-таки в деревне имелись! Именно на них у стен храма были высажены поздние, еще не увядшие цветы! Все здесь теперь блистало чистотой, какие-либо следы былого строительного безпорядка полностью исчезли.
— Ну-ну, — прокомментировал Василий Петрович, не испытывая от увиденного никаких эмоций.
Его угнетала тишина — здесь, на площади перед храмом, за ее пределами в окрестностях деревни, но особенно за притворенными церковными дверями. Ведь все должны быть именно там! Где еще? «Почему ничего не слышно, никаких звуков? — мучил он себя. — Почему они молчат?»
Дверь конечно заперта! Он ухватился за кованное железное кольцо и потянул на себя. Дверная створка мягко, без всякого скрипа отворилась. В лицо пахнуло прохладой, ускользающим ароматом ладана и еще чего-то непонятного, древнего и таинственного, невзирая на то, что этим стенам было всего-то несколько месяцев отроду. Именно такие ощущения древности сохранила его память от прогулок подле стен Детинца и Кремля. Он миновал полутемный притвор и вошел в храм. Изнутри тот выглядел более просторным, чем снаружи. Интерьеры не отличались богатством. Иконостас был лишь намечен продольными и поперечными балками. У царских врат висели временные бумажные иконы Спасителя и Богородицы, наклеенные на листы фанеры. На стенах — несколько такого же рода икон святых. Перед каждой — красивая цветная лампадка. Подсвечники также были самые немудреные, наполненные сверху песком. Но вся эта скромная, невзыскательная простота дышала силой и торжеством. Быть может от того, что удачно расположенные оконные проемы наверху позволяли свету проникать сюда легко и свободно. Даже отсутствие снаружи солнца не создавало в храме сумеречной обстановки. Здесь было светло, и будто бы даже солнечно.
Василий Петрович никак не ожидал от себя подобного эмоционального всплеска. Еще запеть не хватало!
— Есть кто живой? — громко спросил он.
Отозвалось лишь эхо, молодое и звонкое, как голос у Анфисы Сергеевны, старушки из пряничного домика. Увы, здесь, кажется, можно было бы болтаться без всякого результата целую вечность. Спокойно, тихо и пусто! Будто и не пропало безследно в этом самом месте более шести десятков матерых мужиков, способных зараз усмирить тысячу вооруженных негодяев. Мистика! Но более всего непонятным и странным для Василия Петровича стало исчезновение майора Васнецова. Ведь именно с ним начинал он поиски, и майор был полон желания их благополучно завершить. Его-то под какую корягу затащило?
Василий Петрович взглянул на часы: стрелки подкатывали к девятнадцати ноль-ноль. Он решил возвращаться к себе и связаться с Управлением. Завидев его, сержант выскочил из сторожки, и побежал навстречу, на ходу докладывая, что дважды лично звонил начальник ГУВД.
Известие это отозвалось в голове похоронным маршем. Откуда узнали? Кто успел донести? Думая об этом, он выстраивал в голове предстоящий разговор, пытаясь как-либо умалить его абсурдность. Он внутренне собрался, скомандовал себе «смирно», затем «вольно» и набрал номер. То, что он услышал, повергло его в шок. Дежурный, ничего не объясняя, сразу соединил его с полковником Смирновым.
— Игорь Игоревич, тут такая штука случилась, — начал Пузынёв, пытаясь взять инициативу в свои руки, но его бесцеремонно оборвали.
— Молчать, — заорал начальник, — вы что там, оговели… — далее последовал ряд изощренных выражений. Причем все последние слова Василий Петрович отлично понял, а вот что значило это самое «оговели», уразуметь не мог.
Чуть позже все разъяснил дежурный. Оказывается, на центральный пульт в восемнадцать ноль-ноль поступило следующее сообщение: «Бойцы ОМОНа говеют, завтра приступят к Тайнам. Просим не искать и не волноваться» Такая же информация поступила и во все городские газеты.
Василий Петрович внутренне просел, как сгнивший трухлявый пень. Да уж! С минуты на минуту тут будет опергруппа ФСБ, служба собственной безопасности, прокуратура и начальники всех мастей. И журналисты, конечно же. «А не застрелиться ли мне?» — подумал он. Но тут же эту затею отложил. «Прямых стрелок на меня нет? Нет!» — успокоил он себя. Ну, попросил начальника переместить сюда учения, и что? К дальнейшему-то, какое он имеет касание? Да он и сам до сих пор не знает, что произошло. Однако груз некоей вины, разрушая все его оправдательные конструкции, безжалостно давил на сердце. «Ну ладно, выговор! Не снимут же? Да и за что?»
Начали подъезжать автомобили. Появились люди в штатском. Они увели куда-то сержанта, на ворота поставили свою охрану. Когда Василия Петровича первый раз допрашивали, он видел, как разворачивают рядом с его бассейном спутниковую
