— Эскорт будете брать? — спросил бригадир, бросив взгляд на маячивших в отдалении сержантов.
— Ни к чему, — усмехнулся Василий Петрович, — что нам, со стариками воевать?
Через тридцать минут он уже уверенно шел по деревне. Если бы в этот момент его видел кто-то из сослуживцев, то непременно отметил бы, что и походкой, и повадкой коллега Пузынёв явно перешагнул за границы своего звания и должностных полномочий. С такой сановитой важностью, внушающей окружающим трепет и благоговение, ходят лишь трехзвездочные генералы да заместители министров. Но примерно в таких чинах и мнил себя сейчас Василий Петрович, блуждая мыслью в лабиринтах своих грез. О, знал бы областной прокурор с каких высот взирал на него иной раз милицейский чин Пузынёв! Не миновать бы тому Пузынёву беды! Но не научились еще прокуроры блюсти надзор за содержимым голов российских граждан. Не научились! И наверняка в этом нет никакой беды. Иначе бы написал ли свои гениальные строки Александр Сергеевич?
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Неизвестно... А Василий Петрович как раз тоже подходил к храму. Этот, правда, находился еще в стадии строительства. Десятиметровой высоты сруб окружали леса, на крыше, гремя листами оцинкованного металла, копошились рабочие. Внизу прямо на земле стояла золоченая луковица купола, увенчанная крестом. «Это как же ее будут устанавливать?» — задумался Василий Петрович.
— Автокран заказали на следующий четверг. Операция несложная: и вес маленький, и высота пустяковая.
Василий Петрович обернулся на голос. Перед ним стоял священник в подряснике с крестом на груди, лет сорока, худощавый среднего роста с небольшой русой бородкой.
— А вы из дома у озера? — спросил он у Василия Петровича, непривычно, по-особому мягко, заглянув ему в глаза. — На исповедь? На беседу? Или пожертвование хотите сделать?
Подобным образом на Василия Петровича давно никто не смотрел. С испугом, недоверием, тайной или открытой ненавистью, с чувством презрения или превосходства, с равнодушием, наконец — это всегда-пожалуйста. А вот так, как будто в детстве, словно мать ожила, взяла за плечи, прижимает к себе с любовью, но и строгостью — что, мол, натворил? — такого не бывало уж много лет. Василию Петровичу показалось, что его, как мокрую половую тряпку, выкручивают, выжимают, и из него брызжет во все стороны грязная вода… Он испугался, и чтобы привести себя в норму, встряхнулся, как делает это искупавшийся в болоте пес и выругался. Потом нарочито грубым тоном приказал:
— Так, документы предъявите, гражданин! Оружие, наркотики имеете при себе?
— Бог с вами, — перекрестился священник, — зовут меня отец Николай, я настоятель этого храма, кстати, тоже Никольского. Живу пока в доме Анфисы Сергеевны Воскресенской. Там и документы. Принести?
— Потом! — махнул рукой Василий Петрович, он уже во все глаза осматривал штабеля с досками.
— Это что? — спросил он. — Пиломатериалы? Надеюсь, не краденые? Документы на них имеются?
— Отчего же краденые? Бог с вами, — опять осенил себя крестом отец Николай. — Все бумаги в порядке. Только я этим не занимаюсь. У нас есть староста, Анфиса Сергеевна Воскресенская. Если необходимо, она вам всё расскажет.
От священника отделилось невидимое облачко ладанового фимиама и окутало Василия Петровича. Тот поморщился.
— Знаю я эту старуху из ряженой избушки, — он манерно поправил на голове фуражку, — и родственницу, которая себя за ее бабку выдает, знаю. Аферистки они! Быть может, воровки на доверии. Пока не выяснил, но обязательно выясню! Так что вы мне зубы не заговаривайте, документы на пиломатериалы предъявите. Или я буду вынужден их конфисковать!
— Бюрократы корчатся, хмурят брови, надсаживают свои груди, принимают юпитеровские позы… — прозвучало где-то рядом звонко и задорно.
Василий Петрович резко повернулся и приготовился что-то гаркнуть, но голос пропал. Метрах в пяти от него прямо возле сверкающего купола стояли две воздушные старушки с фарфоровыми личиками. Солнце заливало их яркими лучами, и от того женщины казались