удалось внести в документ изменения? — Василий Петрович опять ухватил фуражку за козырек, снял ее с головы и утер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. — Клянусь, не для протокола, просто любопытно!
— Что тут такого? — удивленно пожала плечиками Анфиса Сергеевна. — Паспортистка наконец во всем разобралась, пришла и выполнила свою работу.
— Это не та ли, что однажды умерла от старости? — спросил Василий Петрович спокойным голосом. Он понял, что наскоком эту шатию-братию не возьмешь и решил играть в хорошего полицейского. — Позвольте же узнать, как вы ее вызвали? Не на спиритическом ли сеансе?
— Избавь Боже, — подала голос Анна Васильевна, — последний раз видела столоверчение в салоне у профессора Вагнера в Санкт-Петербурге в 1887 году. Но тогда же прочитала записки химика Менделеева и разочаровалась. С тех пор — ни-ни, Анфисушка, поверь мне!
— Успокойся, бабуля, — Анфиса Сергеевна нежно погладила Анну Васильевну по плечику, — я сейчас все объясню нашему визави. Кстати, хорошо бы ему было, наконец, представиться.
После того, как Василий Петрович буркнул свое имя и отчество, старушка продолжала:
— Бабушка Нюша в молодости многое делала неправильно, боролась за права рабочих и крестьян, потом против сталинизма и хрущевизма. За убеждения сидела в тюрьмах и лагерях. Но потом осознала свои ошибка, ведь без Христа жила, не по Евангелию. Она много плакала, каялась и Господь простил. А в оккультизме, уважаемый Василий Петрович, мы никак не замешаны. У нас, православных, свои методы. Мы батюшку, отца Николая попросили: так, мол, и так, помолись, что б дело давнее завершить и точку на нем поставить. Батюшка помолился, был услышан и дело, слава Богу, завершилось. Правда, двадцать лет бабуле пришлось скостить, во избежание искушений. А то ходят всякие и не верят.
— Иными словами, — Василий Петрович криво усмехнулся, — вы утверждаете, что покойная паспортистка после чей-то там молитвы явилась с того света и внесла в паспорт изменения, так?
— Так! — закивали обе старушки, а Анфиса Сергеевна добавила:
— Не чьей-то молитвы, а отца Николая, нашего батюшки.
— Это мы еще разберемся, какого такого отца Николая! — опять стал впадать в истерию Василий Петрович. — Мы еще поищем у него оружие и наркотики и, будьте уверены, найдем! И не у таких находили!
— Ничего ты не найдешь, злюка, — застрекотала вдруг Анна Васильевна хрипловатым голоском старенькой девочки, — уходи к себе домой подобру-поздорову. А досок наших мы тебе не дадим, так и знай, сам покупай! — тут Анна Васильевна топнула ножкой и махнула на него рукой.
— Погодите, каких досок? — ошалело протянул Василий Петрович.
Ему вдруг показалось, что он стоит совсем голый и полностью прозрачный, так что обе старухи видят его насквозь.
— Кто вам про доски сказал, ведьмы? — едва ли не провыл он.
— А нечего на чужое зариться, гляди, как бы свое не потерять! — звонко пропела ему Анфиса Сергеевна.
Тут с Василием Петровичем случилась странная штука: его глаза повернулись на какой-то чудной манер и заглянули внутрь его головы. Там он увидел свою, широко развешенную милицейскую шинель с подполковничьими погонами, на которой неведомо кто написал белой краской всего два слова: «иди домой» и поставил в конце жирный восклицательный знак. Это предложение его заинтересовало, он перечитал его дважды и вынужден был согласился.
— А пойду-ка я домой, — сказал он не своим, словно из другого мира звучащим голосом, — у Фроси, наверное, утюг еще не остыл, надо бы шинель погладить…
Шинель ему, однако, погладить не пришлось, поскольку, сразу по возвращении на свой участок, он слег, и целые сутки сильно хворал, жалуясь на боль в груди. В конце следующего дня ему стало лучше, и он попросил принести графин клюквенного морса. Утолив жажду, позвал к себе Муслима.
— Одурманили меня ведьмы деревенские, — посетовал он бригадиру, — опрыскали чем-то, не иначе наркотой. С ними я разберусь позже, но с досками надо решать сейчас.
— Уже решено, — лукаво сверкнул вороньим глазом Муслим, — завтра Лорик Дорецкий привезет, я ему от вашего имени звонил, нагнал жути. Так что ждем.
