озноб, но он успокоил себя: сторож, не иначе. Закряхтел, поднялся и осторожно отодвинул лист картона. В мягком лунном свете четко просматривались силуэты крестов и надгробных камней. Он повернул голову в сторону могилы архитектора и вдруг явственно разглядел там фигуру стоящего человека. Сердце остановилось, а потом выдало барабанную дробь, в ногах под коленками родилась неуправляемая слабость, и он вот-вот готов был рухнуть на землю.
— Алексей! — опять донеслось теперь уж точно со стороны незнакомца. — Алексей!
Тут будто кто-то потянул за веревочку, и он безвольно пошел прямо к красному камню, туда, где маячил жуткий силуэт. Он пытался противиться, но безуспешно: ноги ему больше не подчинялись; и голос — губы напрасно растягивались в безмолвном крике. Вот уже совсем близко, и он увидел мертвое лицо незнакомца — пустые глазницы, черный провал рта, редкие клочья волос на голом черепе. Это архитектор — совершенно точно — архитектор, который уже уйму лет лежит в могиле! Мертвец одной рукой держался за красный могильный камень, а другую протянул к нему.
— Нет! — закричал Алексей, на этот раз его голос прорвался наружу и расколол ночную тишину. — Не надо!
Но ледяная мертвая рука уже касалась его лица.
— Не надо! — еще раз крикнул Алесей, и тут лопнули невидимые путы.
Он понесся прочь, но упал, ударился головой о что-то твердое и провалился в небытие...
Очнувшись, он ощутил под собой знакомую подстилку. Вокруг было темно, он протянул руку, и наткнулся на шершавую оштукатуренную стену часовни. Сон, это был всего лишь сон! Но почему тогда так болит голова и откуда рана на лбу? Просто случайно ушибся во сне, успокоил он себя, случайно...
Но до утра Алексей больше не уснул. На рассвете он вышел наружу и курил, гуляя по дорожкам туда-сюда. Нет, думал, уйду куда угодно, в подвал, под елку в лес, только не здесь. А в пять тридцать появился сторож Георгий, чтобы подмести где положено и убрать налетевшие листья.
— Давайте-ка мне, — потянулся к метле Алексей, — разомну косточки.
— Попробуйте, если есть охота, — не стал возражать Георгий и тут же спросил: — Вы ночью случайно ничего не слышали? Что-то Дон мой все безпокоился, не гавкал даже, а рычал.
— Н-нет! — помедлив мгновение ответил Алексей. — Нет, не слышал, спал крепко.
Он задумался и ощупал свежую ссадину на лбу.
* * *
Однако, он не ушел. Прошла неделя и еще одна, и он обжился, привык к темным кладбищенским ночам с их непременными таинственными шорохами и звуками. Он не вскакивал больше с жутко стучащим сердцем, когда по сухой листве меж могил кто-то будто бы крался или тихо скребся снаружи в старые стены часовни. Он не всматривался более по вечерам в сторону могилы архитектора, чтобы разглядеть там виденный жуткий силуэт, уверяя себя, что ничего, кроме холодного красного камня, там нет и быть не может. Кажется, он вовсе перестал смотреть и на самое небо. Может быть, воображал, что и того более нет, а есть только грешная земля, которая может быть пухом не только мертвым, но и живым? Таким, как, например, он сам, у которого более и нет-то ничего, кроме возможности лечь ничком и вдохнуть ее древнюю материнскую силу, ощутить ее тепло или вообразить таковое, так как другого уже и не остается... Иногда же он вдруг просыпался с мыслью, что вообще остался один, что это приютившее его кладбище — единственное существующее в целом мире. Он — и кладбище! Он пугался, вскакивал и куда-то бежал сквозь ночь, спотыкаясь о могильные камни, но потом вдруг опять просыпался и видел себя все так же лежащим на старом тряпье и чувствовал пронизывающий холод от осенней земли под ним. Нет, не грела она, скупа была земля для него на тепло, будто мало его таилось в ее необъятных недрах. И он судорожно кашлял, разрывая густую кладбищенскую тишину, долго-долго, так что просыпался и начинал хлопать дверью в строжке кладбищенский страж Георгий, и лениво брехал в темноту его престарелый пес...
Все-таки он был не прав! Было, было над ним небо, простирающееся в безконечность. Были те, кто извечно наполняли это небо, пронизывали его флюидами своих мыслей, а может быть, сами и являлись таковыми мыслями, то есть особой формой материи с иными гранями бытия. Когда это необходимо, небо само заявляет о себе, иногда даже тем, что падает на землю...
Сторож Георгий по вечерам приглашал его в сторожку на чай. Это были счастливые минутки. Тепло упоительно обволакивало каждую клеточку тела, хотелось закрыть глаза и остаться тут навечно. Но вскоре голос Георгия, пусть и извинительный, водворял его в реальность и все безжалостно рушилось:
— Простите, Алексей, я бы вас оставил здесь и ночевать, но начальство категорически не
