мурашки побежали по коже![32] Все стекла треснули, лестницы обрушились, квартиры разворочены. Только фасад уцелел. Интересно, что какие-то вещи разлетелись на мелкие куски, а какие-то остались в целости и сохранности.
— Приятель сказал мне, что после взрыва дом завален остатками мебели, словно кратер вулкана — камнями.
Камни, камни… В неуловимом сне Виктора точно были камни. «Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна»…[33] Под лежачий камень вода не течет… Краеугольный камень…
— …Это просто чудо, что только полтора десятка человек пострадали! В Луаре погибли по меньшей мере трое. За эти злодеяния Равашоль заслуживает гильотины.
— Полностью с вами согласен. Надеюсь, труды господина Бертильона [34] обезопасят нас в будущем от подобных субъектов. Достаточно знать характерные приметы преступника, чтобы вычислить его. Полицейские из Сент-Этьена, задержавшие Кёнигштайна в семьдесят девятом году по подозрению в краже, использовали именно этот метод. Они отправили антропометрические данные шельмеца в префектуру полиции, а оттуда их разослали во все газеты. Официант Леро из ресторана «Вери» опознал Равашоля по шрамам на руке и лице, и того схватили. Альфонсу Бертильону оставалось только осмотреть и сфотографировать подозреваемого, чтобы подтвердить, что он и Кёнигштайн — одно лицо. Вот это я понимаю!
— Я бы спал спокойнее, если бы министр внутренних дел[35] позаботился, чтобы наша страна не пошла по пути Германии и Италии, запуганных фанатиками, а Париж не превратился в окопавшийся лагерь. Страх уже просачивается сквозь стены…
На перекрестке у театра «Одеон» Виктор с облегчением вышел из желтого омнибуса. Его тоже взволновали взрывы на бульваре Сен-Жермен и на улице Клиши — один в непосредственной близости от лавки «Эльзевир», другой — недалеко от его собственного дома. Угроза нависла над дорогими ему людьми. Вдруг Таша окажется на месте следующего теракта? Эти опасения мучили Виктора больше всего.
— Это же надо — ливануло именно сейчас, когда мне надо идти на рынок! Эти тучи меня просто преследуют! — Мадам Пиньо сновала по магазину, не обращая внимания на сына, занятого миловидной покупательницей с хорошеньким вздернутым носиком. Эфросинья решила, что с возвращением месье Мори никто не посмеет ограничить свободу ее передвижения.
Она извлекла из подставки для зонтов самый большой — из фиолетового мадаполама. На пол порхнул квадратик бумаги. Она наклонилась за ним, ворча:
— Эдак я себе спину надорву, поднимая все, что вы роняете. Гляди-ка, да это визитная карточка. Вот уж подходящее место, чтобы оставить свой адрес… Жозеф краем глаза наблюдал за матерью.
«Этого еще не хватало… Только бы она не совала нос в наши дела», — подумал он, заметив визитную карточку у нее в руках, и подчеркнуто повернулся к ней спиной, но тут на пороге появился Виктор. Он сразу же увидел визитку, которую мадам Пиньо прислонила к стакану с ножницами, взял ее и пробежал взглядом по строчкам, написанным изящным почерком:
Я должен немедленно поговорить с Вами.
Леди Пеббл дала мне Ваш адрес, заверив, что я могу рассчитывать на Вашу помощь.
В надежде на нее,
Пеббл… Пеббл… Где он слышал это имя? Виктор перевернул карточку.
И тут в голове у него будто щелкнуло.
— Черт возьми! Мой сон! — Ему приснилось, что на дом, где жил Кэндзи, обрушился ливень из камней, в разрушенной квартире, среди кусков штукатурки, ползали черепахи.
Все встало на свои места. Слово «камень» соединилось, как соединяются вагоны, с английским
Виктор застыл на месте, охваченный чувством ирреальности происходящего. «Таймс»! Он должен немедленно найти эту статью.
— Жозеф, где газета, над которой вы вчера корпели?
Оставив на секунду симпатичную покупательницу, юноша подбежал к нему.
— Я не просто корпел, я весьма успешно справился с переводом!
— Могу я попросить у вас газету?
Жожо неохотно вытащил из ящика свернутую в трубочку «Таймс» и протянул Виктору.
— Не забудьте вернуть.
— Не беспокойтесь. Скажите, когда к нам попала эта визитная карточка?
— Какая карточка? Ах, эта… Тот господин заходил в пятницу, спрашивал адрес месье Мори.
— Вы его дали?
— Разумеется!
— Вы заняты надолго? — кивнул Виктор в сторону покупательницы, начинавшей проявлять нетерпение.
— Это подруга Саломеи де Флавиньоль, почитательницы Пьера Лоти, [36] только что ставшего членом Академии. Мы делились впечатлениями об «Исландском рыбаке».
— Не знал, что вы интересуетесь ловлей трески. Попросите месье Мори подменить вас, он будет рад потолковать о «Госпоже Хризантеме» с этой очаровательной дамой, а сами отправляйтесь в хранилище и найдите мне Лагарпа.[37]
— Тридцать два тома! У нас наверняка не все!
— Хватит тех, какие найдете. Я обещал их одному букинисту.
Жозеф с мрачным видом отправился выполнять поручение. Виктор поспешно развернул «Таймс». В номере за 8 апреля 1892 года бросался в глаза мрачный заголовок:
5 апреля в 21 час камеристка леди Фанни Хоуп Пеббл, Оливия Монроуз, нашла свою хозяйку мертвой. Доктору Барли, лечащему врачу леди Пеббл, оставалось только констатировать смерть и установить, что причиной ее стал выстрел из огнестрельного оружия. Расследование ведут сержант местной полиции Джон Дамфри и офицеры Скотленд-Ярда
Дэннис Блит и Питер Старлинг. Согласно показаниям прислуги из «Бруэм Грин», леди Пеббл незадолго до гибели принимала посетителя…
Виктор вскочил, пораженный внезапной догадкой.
«Кэндзи! Пеббл! Письмо насчет чаши! Немедленно проверить».
Подруга Саломеи де Флавиньоль щебетала что-то Кэндзи, тот внимал ей с любезным видом. Их беседа грозила затянуться, и Виктор решил вмешаться.
— Прошу прощения, мадемуазель, но дело не терпит отлагательств, — улыбнулся он белокурой любительнице Лоти и отвел Кэндзи в сторону.
— Что-нибудь еще пропало? — спросил Виктор.
— Нет. Только Эльзевиры, барон Стафф и столь дорогая мне чаша.
— Вы знакомы с дамой, приславшей ее вам?
