Пинхас подмигнул дочери, и та снова покраснела.
— Понимаю… Хотите от меня избавиться, верно?
— Папа! — укоризненно воскликнула Таша. — Прошу тебя, перестань!
— Я ничего ни у кого не прошу, — с достоинством произнес Пинхас. — И привык справляться сам. А твой приятель просто пытается завоевать мою симпатию.
Виктор сел на кровати. Грудь снова заболела.
— Ничего подобного. Я люблю Таша, а вы — ее отец.
— Вы в точности такой, каким она вас описывала. Ладно уж, я приму вашу помощь. Несмотря на сомнительное происхождение этих денег.
— Хотите, чтобы я перед вами оправдывался? Извольте. Я действительно распоряжаюсь акциями, унаследованными от отца. Но не спекулирую на бирже. Моя профессия — книготорговец, и нет ничего предосудительного в том, как я зарабатываю на жизнь.
Таша молча улыбнулась ему. Пинхас насмешливо произнес:
— Месье Легри, я верну вам долг, как только смогу. По правде говоря, я надеялся выпутаться из этой неприятной ситуации, не прибегая к помощи дочери, ибо, как гласит еврейская пословица, «когда отец помогает сыну, оба улыбаются, а когда сын помогает отцу — оба плачут».
— Папа, не будь таким циником, прошу тебя! — воскликнула Таша.
Пинхас потрепал ее по щеке, и Виктор вдруг увидел, как они похожи, хотя у отца волосы были темно- каштановые, а у дочери — рыжие.
— Месье Легри, я уехал из России в 1882 году, после волны погромов, и долгие годы не получал от родных никаких известий. Мои политические взгляды сделали невозможными их поиски, я не имел права подвергать их опасности, потому что слишком дорожил ими: они могли погибнуть по моей вине. Какое-то время я жил в Вильно, где вступил в организацию, которая готовила забастовки рабочих-евреев.
— Подумать только, такого безбожника, как ты, почитали в Иерусалиме и Литве за пророка! — рассмеялась Таша, явно годясь отцом.
— Вы поддерживаете бомбистов? — насторожился Виктор.
— Вовсе нет, я осуждаю терроризм. И категорически против насилия. Мой идеал — справедливость… Но в царской России в отношении евреев применяют жестокие репрессии… Не щадят ни женщин, ни детей. У властей четкий план: треть иудеев обратить в православие, треть убить, остальных заставить покинуть страну. За последние десять лет Одесса, Киев и десятки других городов стали ареной кровавых расправ. Цивилизованный мир возмутился. Был создан комитет помощи иудеям, бегущим из России, его возглавил Виктор Гюго. Я, в свою очередь, организовывал сбор средств. Тайная полиция выследила меня, и мне снова пришлось бежать — на этот раз в Берлин. Там мне удалось увидеться с Джиной, моей женой. Я хотел остаться там и заботиться о ней, но она настаивает, чтобы я нашел для себя более надежное укрытие.
Он тихо вздохнул, отвернулся, взял из стоящей на столе вазы розу и вдохнул ее нежный аромат, словно надеясь рассеять печаль.
— Бывают обстоятельства, которые сильнее чувств, — прошептал он, вытащил из кармана газету и протянул ее Виктору.
— «Либр Пароль»?[127] Что это?
— Новая газета, рупор антисемитизма. Учтите, месье Легри, женившись на моей дочери, вы рискуете нажить себе серьезных врагов.
— За кого вы меня принимаете?!
— За влюбленного. Во Франции пока еще не практикуется физическая расправа над евреями и нет декретов, ограничивающих их права… но всякое может случиться. Люди с древнейших времен нуждались в козлах отпущения, чтобы изгонять собственных демонов.
— Но, папа, мы в демократической стране, Франция — республика, здесь соблюдают права человека. То, о чем ты говоришь, здесь невозможно!
— Ты в это веришь?
— Да, — бросила Таша, выходя из комнаты.
Повисло неловкое молчание.
— Вы знаете легенду о Мелюзине? — спросил Пинхас.
— О фее в обличье получеловека-полузмеи?
— Да, на ней лежало заклятье: она превращалась в змею от талии и ниже каждую субботу. Она согласилась выйти замуж за Раймондина, основателя дома Лузиньянов, при условии, что он никогда не будет входить по субботам в ее спальню. Но Раймондин был слишком любопытен и, подглядев однажды за женой, принимавшей ванну, увидел ее змеиный хвост.
— Вы прекрасно знаете французскую мифологию.
— Я художник. В юности мне нравилось иллюстрировать народные легенды и сказки. Знаете, чем закончилась история о Мелюзине?
— Она испустила душераздирающий крик и исчезла навсегда. Я понимаю, к чему вы клоните, но уверяю вас, я не Раймондин.
— Будьте бдительны, Виктор. Таша — дочь, достойная своего отца. Ей нужна независимость, не то она сбежит.
— По-моему, именно это сейчас и происходит. Мне кажется — и вы это подтверждаете, — что я ничего не могу с этим поделать.
Пинхас крепко сжал Виктору руку.
— Месье Легри… Виктор… Сделайте ей предложение. Благодаря вам она может заниматься любимым делом, и я вижу: она очень выросла как художник… Спасибо вам.
Пинхас ушел, а Виктор, потирая ладонь (рукопожатие отца Таша оказалось крепким), с удовольствием вспоминал его сказанные на прощание слова. А потом решительно поднялся с постели.
Габриэль дю Уссуа медленно положила на круглый столик школьную тетрадь.
— Я была уверена, что ваш друг или вы, месье Легри, нанесете мне визит.
Она предложила ему сесть на оттоманку, а сама устроилась в кресле напротив.
— Инспектор сказал, вы были ранены. Как себя чувствуете?
— Все в порядке. Пуля только задела меня.
Платья оттенка лаванды очень шло к матовой коже и темным волосам Габриэль.
— Бедняга инспектор, — произнес Виктор, — ему почти ничего не удалось выяснить о чаше.
— А вам, месье Легри?
— В тот день, когда едва не простился с жизнью, я видел ее собственными глазами и хотя бы знаю, как она выглядит. Суть в другом: что это такое?
— Шанс для моего мужа приобрести известность и, вероятно, славу. А прежде всего — избавиться от тоски, — ответила Габриэль дю Уссуа.
— С трудом представляю себе, чтобы эта топорно сработанная вещь из черепа…
— Выслушайте меня, и вы все поймете. Еще в самом начале нашей совместной жизни Антуан был горячо увлечен теориями трансформистов.[128] Он часто ездил в центральную и восточную Африку, изучая горилл и шимпанзе, которые, если верить Дарвину, являются далекими предками человека. Вам известна эта гипотеза?
— Весьма приблизительно.
Габриэль дю Уссуа снисходительно улыбнулась.
— Антуан специализировался на орангутангах — в переводе с малайского это слово означает «лесной человек», — и предпринимал длительные экспедиции на Яву, Борнео и Суматру. Во время одной из таких поездок, осенью 1889 года, он впервые услышал о некоем Эжене Дюбуа, некогда читавшем лекции по анатомии в университете Амстердама, а затем увлекшемся палеонтологией. В местечке Ваджак тот обнаружил череп, отличавшийся от всех, какие видел ранее. Тогда Антуану не удалось встретиться с Дюбуа лично, но, вернувшись в Париж, он с интересом прочитал записи немецкого профессора зоологии, Эрнста Хейкеля, который настаивал на существовании еще одного звена между высшими обезьянами и человеком. Хейкель назвал его «питекантропом», то есть «человеко-обезьяной». Вы следите за моей мыслью?
— Стараюсь. Но почему поиски проводились не в Африке, а в Азии?
