он прыгнул с платформы в Штиглице — это недалеко от Берлина — и приземлился в двухстах пятидесяти метрах!
— Этот ваш Отто вообразил себя птицей?
— Именно так! Он десять лет изучал пернатых, в том числе аистов, и твердо уверен, что мы научимся летать, как они. Аисты — птицы крупные и тяжелые, но это не мешает им лететь, планируя. Все дело в том, что крылья у них вогнутые. Когда они полностью развернуты, ветер толкает их вверх, а хвост служит рулем!
Хельга Беккер раскинула руки, рискуя смахнуть на пол книги, и Эфросинья преградила ей дорогу.
— Значит, если привязать к слону двух жирных гусей и выпустить их, задав направление на юг, они перелетят через Пиренеи? Чушь собачья!
— Да как вы можете высмеивать технический прогресс!
Кэндзи не смог не вмешаться.
— Я сторонник прогресса, но согласен с госпожой Пиньо. Того, что мы уже имеем в области воздухоплавания, более чем достаточно: монгольфьеры, воздушные шары, дирижабли…
Ноздри Хельги Беккер раздулись, она встала на цыпочки и устремила гневный взгляд на верхнюю ступеньку лестницы.
— А я утверждаю: сегодня — ведущее колесо, а завтра — полет!
— Что случилось? — воскликнул Жозеф, который, разрумянившись от холода и спешки, в этот момент вошел в лавку.
— О чем вы? У нас разве что-то украли? — Кэндзи недоуменно поднял брови.
— О нет, видите ли…
Эфросинья бросилась сыну на помощь:
— Вообрази, цыпленочек, что предсказывает госпожа Беккер: нам приделают крылья и заставят махать ими до тех пор, пока мы не оторвемся от грешной земли!
— Раз так, я ухожу, — объявила Хельга Беккер и, повернувшись, столкнулась с Виктором и его велосипедом.
Удар металла о металл, натянутые улыбки, извинения и наконец — блаженное затишье.
— Тевтонка ретировалась, а меня ждет плита, — буркнула Эфросинья и скрылась на кухне.
Жозеф нашел Виктора в задней комнате, где тот полировал замшевой тряпочкой руль своего велосипеда.
— Нужно было взять фиакр, мостовая превратилась настоящий в каток. Но дело того стоило: Гамаш подтвердил, что видел хромого на месте преступления. Ну, а что у вас, почему так рано вернулись?
— Задание выполнено, шеф. А вернулся я потому, что Софи Клерсанж доставили ее вещи, следовательно, она твердо решила остаться в «Отель де л’Ариве». Насчет хромого — никаких следов. Но не беспокойтесь, у меня есть его адрес. А еще я…
— Притормозите, Жозеф! Я вами горжусь, отличная работа, вы — первоклассная ищейка.
Жозеф скромно перевел взгляд на застекленный шкаф с колчанами и духовыми ружьями, но его лицо сияло гордостью.
— Теперь нам нужно сходить на улицу Варенн и выразить соболезнования мадам де Лагурне, а еще я хочу попытаться выяснить личность мордатого, — пробормотал себе под нос Виктор.
— Не забудьте, что у этого чудака был ключ с единорогом и он хотел получить доступ к коллекции барона, чтобы проверить, не залили ли ее кровью, как его собственных кукол. Надо же — куклы, и это в его-то возрасте! Хотите, я все запишу?
— Это ни к чему, Жозеф, я все запомнил. — Виктор постучал пальцем по виску.
— Когда мы отправляемся?
— Я пообедаю с Таша — постараюсь управиться побыстрее — и побегу.
— Где встречаемся?
— Я пойду один и потом позвоню вам.
Жозеф застыл, словно не понял смысла сказанного, глаза у него округлились, дыхание перехватило от возмущения.
— Чем я провинился? — прошептал он, морща лоб.
— О, ничем, — язвительно-приторным тоном ответил Виктор. — Всего лишь оставили свой пост, хотя должны были следовать за Софи Клерсанж по пятам, и выставили меня дураком перед мсье Мори, которому я сказал, что послал вас на выставку в Друо и вы пробудете там целый день. Знаете, Жозеф, вы меня огорчаете. Засим позвольте откланяться.
Виктор толкнул дверь, ведущую в лавку, поскользнулся на паркете, с трудом удержался на ногах и вошел внутрь.
Жозеф был вне себя.
— Он вконец обнаглел! Что ж, тем хуже для него: не узнает, что наболтал мне Брикар. Ничего не узнает, ни единого словца, я все приберегу для себя! Рожь со спорыньей, губка, свеча, процесс и все-все- все! Катитесь к черту, дядюшка Легри!
— Заткнись! — взревела Эфросинья.
Виктор мял в руках шляпу, уставясь на носки своих ботинок: он был смущен ничуть не меньше, чем при встрече с Моминеттой. Служанка с усыпанным бородавками лицом провела его в гостиную, задрапированную темными, поглощающими свет гардинами. На стоящих полукругом козетках полулежали дамы, на их бледных, с темными кругами под глазами, отрешенных лицах лежала печать вселенской усталости. В трепещущем пламени свечей Виктор разглядел туалетные столики между диванами: среди флаконов с духами и пудрениц валялись золотые и серебряные шприцы в кожаных, инкрустированных драгоценными камнями чехлах.
Одна из дам протяжно вздохнула и тут же расхохоталась как безумная.
— Клотильда, к вам прекрасный незнакомец. Не знала, что вы снова интересуетесь сильным полом!
Она села, нисколько не смущаясь, задрала юбки, спустила черный чулок и сделала себе укол в бедро. Мадам де Лагурне медленно встала, поправила вдовий чепец и разгладила гренадиновое платье и мантилью. Баронесса была одного роста с Виктором. На ее бледном как мел лице выделялись глаза с расширенными зрачками, выдававшими пагубное пристрастие.
— Дорогая мадам, я глубоко опечален вашей утратой. Какая несправедливость! Прошу вас…
— Это плеоназм, мсье: смерть — всегда несправедливость, — ровным тоном ответила она, и Виктор понял, что действие морфина уже проходит. — Вы меня удивили: оказывается, у Эдмона, несмотря на все его выходки, еще оставались друзья. Вы ведь его друг, я не ошиблась?
— Конечно, мадам, я доставал для него книги по алхимии, мы познакомились…
Она подняла руку, не дав ему договорить.
— Не трудитесь, мсье, меня совершенно не интересуют дела покойного мужа. Если хотите с ним проститься, Оливия проводит вас на второй этаж.
Она позвонила в колокольчик. Шаркая стоптанными туфлями по паркету, появилась горничная. Очнувшиеся от дурмана гостьи баронессы встретили ее веселыми смешками.
Они миновали длинный коридор и оказались в знакомой Виктору по описанию Жозефа прихожей. Оливия застыла на месте и подняла взгляд на Виктора. Черная траурная лента, приколотая к воротничку, придавала ей еще более суровый, неприветливый вид.
— Мадам слишком увлекается этим снадобьем. Уверяет, что оно помогает от нервов, но если будет продолжать, скоро превратится в развалину. Она то спит часами, то бродит всю ночь по дому, ничего не ест и все забывает!
— Мне показалось, что смерть супруга ее совсем не расстроила.
— Да плевать она на него хотела. В этом доме только я одна о нем и заботилась. Но не решилась позвать священника, чтобы он соборовал барона и отпустил ему грехи. Благодарение Господу, наш добрый кюре в последний момент прислал своего кузена, и он помолился, так что хозяин, может, и попадет в рай, несмотря на все свои прегрешения. На мадам и ее болвана-сына нечего рассчитывать… Нечестивцы! Они
