араб, неторопливо передвигая длинные, как у цапли, ноги.
Калита, прислушиваясь к фряжской речи, усмехнулся: «Учуяли наживу! Надобно их к нам привадить!»
От реки на повозках и арбах верблюды тащили в город воду в глиняных кувшинах. Вдогонку кобылице побежал с тревожным ржанием тонконогий жеребенок.
За несколько лет, что не был московской князь в Сарай-Берке, город неузнаваемо вырос, обстроился дворцами, мечетями, складами.
Стены домов сделаны были из голубого камня. В этой голубизне сказочно цвели красно-желтые цветы, выложенные из камня же искусными руками пленных мастеров. Ханский дворец – с золотым серпом на верхушке – пустовал. Узбек со всем двором выехал за город, в Золотой шатер.
Шесть десятков лет назад основал хан Берке этот город, и вот каким он стал. «Москва через столько лет краше будет», – успокаивая себя, думал Иван Данилович, шагая с Бориской широкой улицей.
Они миновали монетный двор, ханские мастерские, прошли вдоль городского вала со рвом, переправились через канал и вышли к базару.
Лениво обмахивались ветвями греки в скупой тени редких деревьев. Густая пыль обволакивала медленно тянувшийся караван кипчаков; нехотя скрипели телеги, утомленно звенели бубенчики, гортанно покрикивал погонщик, похожий на обгорелую головешку. Понурив голову, плелись огромные бараны, с трудом тащили свои тяжелые курдюки.
На площади, покрытой рундуками, возле еще не погруженных тюков с товарами для дальних стран, лежали бурыми грудами косматые двугорбые верблюды. Оглушительно ревели быки, ржали кони, приготовленные для отсылки в Индию. Пахло пряностями и дубленой кожей.
Восемь лошадей тащили на широкой, по-особому сбитой телеге большой медный колокол. Бориска увидел его, и глаза загорелись: «Ух, хорош! Такие дедушка Лука лил…» Сразу пахнуло детством. Показалось, ступил на порог мастерской, ноздри ощутили запах дыма.
– Кто сработал? – спросил Бориска, идя рядом с телегой, у погонщика в широкополой шляпе.
– Римский великий маэстро Бартанелло, – процедил надменно сквозь зубы погонщик.
Бориска даже не обратил внимания на то, как ответил спесивец, – неотрывно глядел на колокол: наверно, отлит был для православной церкви в Сарае.
– Я бы уже такие лил! – невольно вырвалось у Бориски, когда он возвратился к Калите.
– Затосковал кулик по своему болоту, – пошутил князь.
Телега с колоколом, натужно скрипя, медленно проползла дальше.
…Побывал Калита у купцов сирийских, переговорил, чтоб товар в Москву подвезли, потолкался в торговых рядах.
На высоких стойках выстроились серовато-зеленые чаши, покрытые глазурью, с птицами и звездами на дне; хитрые замки; изделия из бронзы. Калита взял один замок, дужка с пружинами мелодично звякнула. «Московской работы, – с гордостью подумал он, – попробуй отопри! Недаром еще Теофил писал: „Руссия славится ремеслами…“ Надо выкупить мастеров, что здесь. Особливо деловца Парамшу».
Мимо проплыла знатная татарка, шелестя шелками, величаво покачивая павлиньими перьями на головном уборе, – двумя руками тот убор не обхватишь. Татарка скрылась в дверях, обитых цветным войлоком.
Калита только причмокнул вслед насмешливо: «Ишь, щепетливая». [129]
Невольно вспомнился Алексей Хвост: «Тоже щеголь: на плечи под одежду деревяшки подкладывает, чтобы выше казаться. Чем у человека ум занят!»
Калита пошел дальше, привычно оценивая глазами ткани, ощупывая кожу, выстукивая посуду. Любил этот неторопливый, хозяйский осмотр. Над ухом прокричал купец-сириец:
– Есть московский товар! Кольчуги, панцири! Где такую тонкую работу найдешь?
Калита довольно прищурил глаза: «Старается!» Задержался у прилавка с царьградскими товарами – больно пригляделось узорочье: львиная голова по золотому полю. Долго гладил материю ладонью, пробовал прочность. Будто советуясь, спросил Бориску невинным тоном:
– Может, стрекозе возьмешь? Должно, подойдет.
Бориска вспыхнул: «Знает!» Молча, взглядом одобрил товар. С нежностью подумал о Фетинье: «Что моя зоренька сейчас делает?»
Калита еще помял материю.
– Почем? – обратился он наконец к маленькому черному греку.
– Пить рубль… Пить, – поясняя, растопырил пальцы грек.
Калита положил на прилавок товар, даже торговаться не стал. Сердито поджал губы:
– Не по нас… не по нас, Бориска. Удача у хана будет – не оставлю и тебя без подарка, – пообещал он.
Отходя от грека, добавил шутливо:
– Захотели два калики село купить, стали складчину считать: у одного корка сухая, у другого гороха горсть… – Но вдруг резко оборвал: – Языком двою!.. Деньги есть, да на другое, поважнее, надобны!
При выходе с базара князь и Бориска натолкнулись на трех подвыпивших татар. Один из них, плотный, с кривыми толстыми ногами и одутловатыми, словно от осиных укусов, щеками, оставил своих товарищей и, размахивая руками, злобно кривя рот, двинулся на князя. Подойдя вплотную, закричал:
