билось учащенно, а все тело сковывала непреодолимая онемелость. Невозможно было пошевелить пальцем. Казалось, на каждом из них висело по гире.
Вот внутри все опалил страшный жар, потом кровь словно бы прекратила свое движение, начала застывать.
Маквала взяла руку Нины в свою: пульс почти не прощупывался, рука была ледяной. Маквала стала быстро и сильно растирать ее тело нагретым камфарным маслом.
Нина Александровна пришла в себя, едва слышно прошептала:
— Не надо… Дай пить… Я посплю…
Выпив воды, закрыла глаза, и Маквале показалось, что та действительно уснула. Рвоты и судорог не было — это немного успокаивало.
Маквала подошла к распахнутому окну. Собирался дождь. Пахло известью и карболкой. По улице кляча протащила гроб с покойником, за повозкой плелась понурая фигура мужчины в драной чохе. Заупокойно звонили колокола, их голоса томили душу. На мгновение Маквале показалось, что впереди гроба идет очень высокая костлявая женщина в грязной чадре. Вот она отбросила чадру, и Маквала увидела острый нос, ввалившиеся щеки.
«Холера», — в ужасе подумала Маквала, отшатнувшись от окна, но затем снова придвинулась к нему.
Женщина с торжествующей, страшной улыбкой окропляла мертвой водой редких встречных. Потом это видение исчезло.
— Пить, — едва слышно попросила Нина Александровна, и Маквала бросилась к ней.
На глубоко запавших щеках больной проступили темно-красные пятна. Припухлости под бровями будто налились свинцом, придавили глаза. Казалось, глубокое беспамятство на этот раз целиком поглотило ее.
Но так лишь казалось. В действительности, как только отхлынула разрывавшая сердце боль, Нину Александровну обступили видения, и где-то, как ручей под глубоким весенним снегом, в горах, просачивалась неумершая мысль. Она то прерывалась, готовая совсем иссякнуть, то падала редкими каплями, то с необыкновенной ясностью текла говорливо и освобождение И словно откуда-то издалека знакомый голос звал: «Мадонна Мурильо…»
…В какой уже раз возник в памяти ночной разговор в Эчмиадзине, возник весь, до каждого слова. И сейчас Нина Александровна, обращаясь к мужу, сказала: «Вот видишь… Ты думал: лепечет наивная девочка, не понимая даже своих обещаний. А я и тогда знала…»
Потом припомнился приезд Лермонтова, подарок ему кинжала… Она сделала верный выбор… Но и этот ее друг погиб…
На мгновение Нине Александровне удалось сдвинуть свинцовые плиты с глаз и увидеть склонившуюся над ней подругу.
— Маквала…
У Маквалы дрогнули от жалости губы.
— Что тебе, Нино?
— Меня… рядом с Сандром…
Плиты снова надвинулись на ее глаза, и Нина Александровна, даже радуясь, возвратилась к прерванным мыслям.
Время — горный поток…
…Одиннадцать лет назад, ей тогда было тридцать четыре, она целый год прожила в Петербурге у Прасковьи Николаевны. Нельзя сказать, чтобы ей никто не нравился из блестящего окружения. Но что могла Нина поделать, если сердце и душу ее заполнил Сандр? Ей не понадобились келья, одежда монахини, чтобы выполнить свой обет. Его легко было выполнить. Она всегда была с Сандром. Вовсе не замуровывая себя, благодарно принимая посвящения, знаки внимания, без сожаления отказывала она претендентам на ее руку. Сандр как-то сказал: «Власть человека над собой почти неограниченна». А ей даже не надо было призывать в помощь эту власть. Просто рядом с Сандром никого невозможно было поставить.
Да она и не хотела такой новой жизни, которая вытеснила бы ее Поэта.
Жалела ли она когда-нибудь, что именно так распорядилась собой?
Никогда!
Часы в столовой пробили трижды.
Нина Александровна легко, без напряжения открыла веки и прямо перед собой увидела Мтацминда в лучах солнца. Наконец-то она будет неотделима от Сандра…
Яркий свет, навсегда отстраняя мрак, разлился перед ней, проложил сияющую дорогу к гроту на горе.
Примечания
1
Обувь.
2
Серна (груз.)
3
По удару камня о камень узнают, кто стучит.
4
По-грузински маквала — ежевика.
5
Музыкальный инструмент.
6
Орехи и миндаль, приготовленные на густом виноградном соке.
