– «Как будто молитву читает...» – задумчиво повторил Колапушин, разглядывая на противоположной стене огромную красивую цветную фотографию с взлетающей с воды стаей лебедей. – А он не мог знать правильные ответы заранее, перед игрой? Кто вообще составляет эти вопросы и как они попадают к вам?
– Вопросы составляют в специальной редакторской группе, но эти люди к игрокам никакого отношения не имеют. Они вообще либо дома за компьютерами сидят и по Интернету путешествуют, либо в библиотеках пропадают. Ну и привлеченные авторы нам тоже вопросы приносят. Чаще всего тем же редакторам приходится их дополнительно править. Но окончательно утверждаю список вопросов только я, и только я знаю, какие конкретно вопросы пойдут в той или иной игре. Даже старшие редакторы, набирающие команды игроков, до съемки этих вопросов не знают.
– А где хранятся эти вопросы?
– Вон в том сейфе. – Жанна показала на сейф, стоящий на подставке в углу кабинета. – Но это не имеет особого значения. Я же говорила – вопросы и ответы составляет специальная редакторская группа и они им известны. Важно точно знать, какие именно вопросы попадутся именно в этой игре, а вот к этому редакторы по вопросам никакого отношения не имеют – они даже на съемках не присутствуют. Вопросов десятки тысяч, ответов в шесть раз больше. Запомнить правильные ответы вообще на все вопросы просто физически невозможно. А в нашей игре первый же неправильный ответ влечет за собой автоматическое выбывание из игры.
– И когда вы что-то заподозрили, то сменили вопросы?
– Да, Арсений Петрович, и совершенно неожиданно для всех. Причем самые сложные, для шестого тура. А Ребриков и на них ответил!
– Троекуров не мог знать ответы на вопросы перед игрой?
– Нет, зачем ему? И потом... Мы же снимаем четыре передачи в день. Просто умножьте количество вопросов и ответов за одну игру на четыре. Да еще все это на четыре съемочных дня! А он артист – у него масса своих проблем. На площадку – да, на площадку мы ему правильный ответ передавали. Но это же ему было нужно для работы, чтобы запутывать игроков. Он и сам был в душе игрок – очень любил такие моментальные импровизации прямо во время съемки.
– А вам не кажется, что он заигрался? Почти наверняка он как-то подсказывал Ребрикову во время игры.
– Об этом я тоже думала. Но любой звук, который он произносил на площадке, отлично был слышен в аппаратной – запись же идет, а на нем радиомикрофон. Ни одного постороннего звука, Арсений Петрович, он не произнес, ни малейшего!
– Не обязательно звук, Жанна. Можно – ну я не знаю – головой там покивать или ногой как-то подвигать. Подмигнуть, наверное, тоже можно. Такая мысль вам в голову не приходила?
– Приходила. Но Борис ведь не только с Ребриковым разговаривал – он же по всей площадке перемещался. То к одному игроку подойдет, то к другому. Часто к Ребрикову вообще спиной оказывался. И этот постамент с деньгами и автоматчики его иногда, наверное, от Ребрикова полностью отгораживали. Да и Ребриков почти глаз от монитора не отрывал. Я уж не говорю о том, что Троекурова мы в аппаратной одновременно минимум с двух камер видели. Нет-нет, никаких знаков он подать ему не мог.
– Поэтому вы и отстранили от работы компьютерщика?
– Я просто уже не знала, что думать. Да, отстранила, а что толку? Ничего от этого не изменилось.
– И получается, Жанна, это все-таки Троекуров. Вы же сами сказали, что, кроме него, знать правильный ответ на площадке никто не мог. Не случайно он пошел туда, куда никто никогда не ходит. Он должен был с кем-то встретиться там, а этот кто-то заткнул ему рот. И навсегда!
– Я тоже, Арсений Петрович, сначала думала то же самое. Но пока сидела здесь, мне в голову пришла одна сумасшедшая мысль. Можно, я ее озвучу?
– Не только можно, но и нужно, Жанна! Вы знаете местные условия значительно лучше нас. Я внимательно вас слушаю.
– Я подумала, что Борис мог заметить что-то необычное. Не знаю где – на декорации или там на осветительных приборах, например. Операторы этого вполне могли и не увидеть – они прикованы к видоискателям камер. Игрокам вообще ни до чего, кроме вопросов и ответов, дела нет. Автоматчики, как вы понимаете, простые статисты, которые должны делать вид, что внимательно смотрят за деньгами. А Борис во время съемки передвигался по всей площадке, смотрел в разные стороны. Он мог заметить на декорации что-то такое, чего раньше никогда не видел, и решил зайти и проверить сам.
Колапушин от досады даже хлопнул себя руками по бокам.
– Ну где же вы раньше были, Жанна?! Там уже давно декорации разбирают! Скажите, ваши рабочие быстро работают?
– Очень быстро, Арсений Петрович. А сегодня будут работать еще быстрее – с утра по плану в студии должны начаться съемки совсем другой программы. А я... я была здесь – сидела и ждала, когда вы за мной придете.
Глава 16
Разговор в двадцать девятом кабинете между Егором Немигайло и Галей Вавиловой протекал совсем в иной тональности...
Нет-нет, внешне все выглядело вполне благопристойно – старший оперуполномоченный уголовного розыска задает вопросы, а свидетельница по делу на них отвечает.
Но взгляды, улыбки, повороты головы, мимика...
Одно то, как Галя якобы невзначай теребила на груди тонкую золотую цепочку с небольшим кулоном, а потом медленно опускала этот кулон вниз, в соблазнительную ложбинку, хорошо проглядывающуюся в глубоком вырезе кокетливой блузки...
Дело слаживалось, оба это прекрасно понимали и с удовольствием доводили старую как мир нехитрую игру до конца.
– Галь, а ты, случаем, не знаешь – почему Жанна уже с утра психовала?
– Нет, ну ты и хитрец, как я погляжу! – Галя метнула в Егора очередной намекающий взгляд веселых карих глазок. – Я смотрю – тебе только палец дай, а ты уже и всю руку оттяпать норовишь...
– Так для работы же нужно – честное пионерское! – Для пущей убедительности Егор даже поднял правую руку и отдал пионерский салют.
– Вот прямо так, для работы, обязательно нужно лезть в наши бабские дела?
– Галочка, ну правда нужно! Для нее же самой нужно-то! Она же при всех Троекурова убить грозилась! Тут хошь не хошь, а она у нас на подозрении. А она темнит чего-то... Знаешь ведь, вижу. Ну для нее же лучше будет! Ну Га-алочка...
– Ага, Галочка, конечно! Все вы такие – как вам что-то нужно – то Галочка. А как получите – сразу Галка! Ладно, скажу. Только Жанке ни гу-гу, договорились?
Егор торжественно прижал руку к сердцу и для честности выпучил глаза:
– Могила!
С утра, до начала съемок, в кабинете Жанны Галя подавала ей различные текущие бумаги, которые та, быстро просмотрев, подписывала и отдавала назад. Но делала она все это сегодня как-то особенно невнимательно.
Забрав последнюю подписанную бумагу, Галя решила спросить:
– Жанка, ты чего сегодня какая-то сама не своя, а? Вовка, что ли, заболел?
– Галк, не приставай! Без тебя тошно...
– Да брось... Твой, что ли, опять загулял? Да плюнь ты на все это, в первый раз, что ли? Для тебя Вовка главное, а мужики... Психовать еще из-за них. Вон мой бывший не с бабами, так с бутылкой в обнимку спал – думаешь, лучше было?
– На этот раз все хуже, Галь. Эта стерва у него работает, и не дура, я ее видела. Молодая, да цепкая. Держит его мертвой хваткой. А ты же сама знаешь – все у него в руках. Квартира на него, дача тоже. Даже машина, на которой я езжу – металлолом, рухлядь железная, – а на него. Думаешь, он нам с Вовкой что- нибудь отдаст?
– Да погоди ты паниковать. Ну погуляет и назад вернется. Как раньше было.
Поколебавшись, Жанна достала из ящика письменного стола пухлый желтый конверт и протянула
