увидеть.
Нижегородская выставка понравилась не всем. Промышленник Н. А. Варенцов поехал на открытие, увидел мало народу и вернулся с плохим впечатлением37. Писатель А. М. Горький доказывал, что «…выставка народного труда — не народна и что народ в ней никакого участия не принимает»38.
Затея С. Ю. Витте с выставкой, полагал H. H. Изнар, потерпела полное фиаско только из-за неудачного выбора места. Число лиц, посетивших эту «великолепную во всех отношениях выставку», не достигло и миллиона человек, в то время как число посетителей менее знаменитой Московской выставки 1882 года составило более миллиона человек. По его мнению, если бы вместо Нижнего был выбран Петербург или Москва, то выставка имела бы гораздо больший успех. «А между тем нужно отдать справедливость как устроителям, так и экспонентам. Всероссийская выставка могла быть сравнима с любою даже всемирной как по богатству экспонатов, так и по устройству. Я осматривал в 1900 году Парижскую выставку, — продолжает H. H. Изнар, — и должен сказать, что многие отделы, как, например, текстильный, на Нижегородской выставке мало уступал такому же отделу Парижской»39.
Н. И. Изнар относился к выставочному движению сугубо утилитарно. Он видел в нем только средство для установления новых торгово-промышленных связей и контактов40. Совершенно в ином усматривал назначение Нижегородской выставки Д. И. Менделеев: «Всероссийская выставка 1896 года назначена быть „смотром“ результатов прошлых 14 лет и дает указание на то, чего достигнет Россия, когда все ее просвещение встанет в надлежащее соответствие с задачами предстоящего широкого нашего промышленного развития, которое немыслимо без мировой торговли и без прочной постановки всех отраслей народного образования». Для этой цели ярмарка, «…где сходятся Волга с Окою, бухарец с поляком и где сводится много торговых счетов всей страны», — самое место41.
Промышленные выставки, впервые возникшие во Франции в XVIII веке42, содействовали преодолению косности, рутины и разобщенности, которые все еще царили в среде русских предпринимателей. 20 ноября 1902 года, выступая перед представителями русских биржевых комитетов, С. Ю. Витте говорил: «Старайтесь возможно чаще видеться, совещаться о своих нуждах. Если вы будете объяснять правительству ваши нужды в обстоятельной и убедительной форме, вы скорее получите их удовлетворение… Имейте свои органы печати для выяснения ваших интересов и прав… Постарайтесь влиять на общественное мнение… Для вас всего важнее возможность публичного выяснения ваших мыслей, а этого вы достигнете лишь путем своей организации… Организуйтесь так, чтобы вы могли периодически съезжаться на общие и областные съезды, чтобы у вас были свои постоянные бюро или иные учреждения, которые объединили бы вас»43.
По всей вероятности, выставочное движение в России призвано было еще и рассеять сомнения насчет той пользы, которую несла с собой индустриальная промышленность. Эти сомнения имели место не только в широких кругах поместного дворянства, чье эфемерное благополучие фабричная индустрия как раз и подрывала, но и на самом верху бюрократической пирамиды.
В 1899 году С. Ю. Витте представил царю свой знаменитый всеподданнейший доклад, где убедительно защищал основы проводившейся им экономической политики (прежде всего таможенный протекционизм), доказывал желательность привлечения в страну иностранного капитала для быстрого роста ее национальной промышленности44. Как выяснил И. Ф. Гиндин, знакомившийся с этим документом в подлиннике, доклад министра финансов не содержит ни одной царской пометки. Зато записка трубадура консервативного дворянства И. Н. Дурново, где упрочение поместного землевладения дворян названо «государственной потребностью первостепенной важности», имеет царскую резолюцию следующего содержания: «Прочел с живейшим интересом и большим удовольствием»45.
Министр финансов С. Ю. Витте вовсе не был принципиальным противником крупного дворянского землевладения. Но он резонно полагал, что жизнеспособным оно станет при условии, во-первых, индустриального прогресса страны в целом и, во-вторых, полного развития тех промышленных производств, которые перерабатывают сельскохозяйственную продукцию. Последнее, среди прочего, он имел в виду, когда устраивал ставшую знаменитой во всем мире казенную винную монополию.
С. Ю. Витте всегда самым категорическим образом отрицал какой-либо корыстный умысел со стороны казны, когда устраивалась государственная монополия на оптовую продажу крепкой алкогольной продукции. По версии, которой он цепко держался, монополия преследовала высокогуманную цель — обезопасить простой народ от спаивания и разорения его темными дельцами первоначального накопления. Для нас совершенно очевидно, что она была лишь одним из звеньев в цепи мероприятий определенной направленности. Одним из первых стал закон 24 мая 1893 года против ростовщичества.
Законодательная борьба с ростовщичеством (или «лихвенным ростом») началась еще в царствование Елизаветы Петровны. До 1879 года действовали правила, основанные на «узаконениях» 13 мая 1754 года, 3 апреля 1764 года, 28 июня 1786 года, 28 октября 1808 года и 5 июня 1854 года. Ими разрешалось заимодавцам «…брать рост с капитала, отданного в долг, но не свыше шести процентов на сто в год». Взимание более высоких процентов называлось «лихвою» и преследовалось в судебном порядке.
В царствование Александра II лихоимцы получили послабление. Когда в Государственном совете обсуждалась судьба «указного процента», то было отмечено: ссудосберегательные товарищества, учреждения благодетельные для простого народа, взимают за свои услуги до 18 % годовых и не могут брать менее. Высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 6 марта 1879 года было постановлено: «указный процент» отменить, а определение размера платы за ссуды предоставить взаимному соглашению сторон. Правительство все же не до конца спустило флаг перед ростовщиками — министру юстиции поручалось внести на рассмотрение Госсовета проект правил о мерах взыскания за злоупотребления заимодавцев.
Преемник «царя-освободителя» не только восстановил «указный» процент. Закон 24 мая 1893 года установил два вида наказуемого ростовщичества — сельское (натуральные ссуды) и денежное, делившееся на общее денежное ростовщичество и денежное ростовщичество ссудных капиталистов. Состав деяния последнего вида исчерпывался, во-первых, принадлежностью виновного к числу профессионалов ссудного ремесла, во-вторых, «…чрезмерностью выговоренного или полученного роста, именно превышением 12 % в год», наконец, в-третьих, «…сокрытием такой чрезмерности роста»46.
Во всех странах абсолютистские режимы отнюдь не бескорыстно защищали простой народ от эксцессов буржуазного развития. Потому-то среди защитников абсолютных монархий встречалось немало выходцев из низов. Крестьяне Вандеи, яростно сражавшиеся на стороне свергнутых Бурбонов против буржуазного республиканского правительства Франции, — самый известный тому пример. Читателю интересно, наверное, будет узнать, что последний в нашей стране закон, воспрещавший ростовщические операции, датируется 1927 годом («О ростовщичестве». Постановление ЦИК и СНК СССР от 17 августа 1927 года).
Почти в одно время с антиростовщическим законодательством и устройством «казенной продажи питей» правительство Александра III осуществило еще одно менее известное мероприятие из той же области. Речь идет о казенном обандероливании чая.
С 1822 по 1862 год оставался в силе запрет на ввоз чая в Россию через европейскую границу. Весь чай поступал на внутренний рынок через Кяхту — торговую слободу Троицкосавского округа Забайкальской области. После отмены кяхтинской чайной монополии наступил период демократизации торговли этим популярным в России продуктом. Оптовые и розничные обороты возросли; потребителю стал предлагаться более широкий ассортимент чая. В то же самое время необычайно распространилась порча чайного продукта посредством подмешивания к нему разного рода суррогатов. «Фальсификация чая достигала в 1880-х годах благодаря высоким ценам на настоящий чай небывалых размеров. Целые деревни занимались в Петербургской губернии сбором копорского чая; кавказская брусника вывозилась десятками тысяч пудов. На западной границе спитой чай продавался по 50 копеек за 1 фунт», — писал современник, 20 лет проработавший таможенным чиновником в чайном деле47.
Лабораторные анализы чаев показали, что для подмесей и подделок байхового чая широко использовались листья шиповника, земляники, кавказской брусники, «иван-чая», или кипрея, ясеня, клена, рябины, ивы, тополя, осины, боярышника, бузины, а также листья уже спитого чая. Для окрашивания
