разве отпечатка времени и истории, составляющих прелесть старых европейских городов, но зато много оригинальности и безграничного размаха. Мои товарищи подавлены грандиозным масштабом всего окружающего, лихорадочностью и демократичностью американцев, столь мало похожих по своим идеям и привычкам на нашего брата. Впрочем, демократичность не мешает классовой розни, которая, по-моему, даже заметнее, чем в Европе. Американец-миллионер, пожалуй, дальше от рабочего, чем наш барин от мужика»72.
В тот же день С. Ю. Витте дал интервью газете «The Evening Mail»: Россия потерпела неудачу, но не перестала быть великой державой, Японии улыбнулось военное счастье, но от этого она не сделалась непобедимой.
К переговорам враждующих сторон в Портсмуте было привлечено внимание всего мира. На имя Витте и Розена приходила масса писем и телеграмм со всего света. Разбор корреспонденции был поручен секретарю делегации. Большая часть писем содержала просьбу прислать автограф С. Ю. Витте; некоторые присылали конверты с марками и обратными адресами. Автор одного из писем советовал С. Ю. Витте поучиться в Америке, как управлять Россией; другого — не давать японцам денег, но уступить территорию и т. д. и т. п. Одно послание было адресовано прямо Николаю II. Его автор — дама, по предположению И. А. Коростовца, ясновидящая, ссылаясь на свои предчувствия, советовала заключить мир с Японией и ввести реформы, иначе России грозят страшные бедствия. В письмах жалели Николая II, который не по своей вине занимает русский престол, приглашали С. Ю. Витте в гости. Один изобретатель предложил купить за 2 млн долларов чудесное устройство, способное повернуть ход войны в пользу России. Некто Эльза Витте утверждала, что она родственница Сергея Юльевича и желала бы с ним познакомиться. Некоторые из писем Коростовец переводил для своего шефа. Глава делегации настаивал на том, чтобы секретарь отвечал всем, даже банальными словами любезности.
Барон Р. Р. Розен был доволен назначением С. Ю. Витте, особенно его заявлением, что он намерен действовать независимо от посторонних обстоятельств. «Это истинно русский человек, с русской душой, и я спокоен за результат», — заявил барон. Секретарь миссии вспоминал много лет спустя: «Прежде всего нас, бывших при нем, поразила удивительная легкость, с которой он, не имея профессиональной подготовки, вошел в выпавшую на его долю роль дипломата, его находчивость, гибкость и умение приспосабливаться к новой, чужой обстановке»73. Еще до начала переговоров он шокировал профессора Ф. Ф. Мартенса заявлением, что не считает нужным руководствоваться нормами международного права, а поведет дело так, как ему подскажут здравый смысл и обстановка.
С. Ю. Витте в полном смысле слова покорил американскую публику своим умом, добродушным своеобразным юмором и искренним, живым интересом к их образу жизни, порядкам и мировоззрению. В беседах с корреспондентами он не избегал острых тем о внутреннем положении своей страны. С. Ю. Витте заявлял, что оно не нормально, но это обстоятельство не может серьезно отразиться ни на развитии страны, ни на результатах переговоров с японцами. Один из корреспондентов поинтересовался: правда ли, что положение рабочего класса России невыносимо? Витте ему объяснил, что правительство императора Николая II делает все возможное для улучшения жизни рабочих, но главнейший вопрос внутренней жизни страны — положение крестьянства, которое гораздо многочисленнее и с которым связан «важнейший вопрос о земле»74.
22 июля — завтрак в семейном кругу у президента Т. Рузвельта, после которого состоялась беседа длительностью 2,5 часа. Впечатление президента от С. Ю. Витте — «блестящий малый» (splendid fellow). Президент Соединенных Штатов желал победы японцам в этой войне. После Цусимы он направил победителям поздравительную телеграмму, полную самых сердечных, теплых слов и неподдельного восхищения. В беседе с Т. Рузвельтом С. Ю. Витте заявил, что не согласится ни на какую контрибуцию, что это противоречит национальному достоинству России, которая после всех понесенных неудач вовсе не побеждена. Явно против своих убеждений он утверждал, что внутреннее положение России не так плохо, как его изображают газеты. Если японцы не станут на нашу точку зрения, сказал он, то мы будем вести оборонительную войну и тогда уж посмотрим, кто кого75.
Член делегации и ближайший сотрудник С. Ю. Витте И. П. Шипов уже 23 июля сообщал в Петербург: «Телеграфирую Вам мое глубокое убеждение, основанное, кроме личного чувства, на разговорах со многими авторитетными и влиятельными лицами, местными и русскими. Приезд Витте безусловно произвел во враждебном и даже злорадном к нам отношении американского общества как бы перемену; в части публики замечаются признаки симпатии к России; независимо от прекрасной — пока в общем — прессы мы окружены, благодаря умению и такту Сергея Юльевича, всеобщим вниманием»76. Перелом в общественном мнении Соединенных Штатов от сочувствия «справедливой войне», которую вела Япония, в сторону симпатии к России явился всецело заслугой личной дипломатии С. Ю. Витте. Роль свою, по единодушному признанию, он сыграл блестяще. Впрочем, он не играл никакой роли — притворяться он не умел и актер был плохой. С. Ю. Витте просто был самим собой.
В Америке С. Ю. Витте решал и еще одну важную задачу, помимо достижения мира с Японией. Он прощупывал почву для заключения крупного ликвидационного займа и вообще подумывал о том, как бы открыть необъятный американский рынок для русских ценных бумаг. Прежде всего нужно было добиться, чтобы простые американцы — потенциальные держатели русских облигаций — прониклись симпатией к России. В Америке более чем в какой-либо другой стране мира биржевикам и банкирам приходилось считаться с общественным мнением. Представлялось весьма желательным закрепить перелом в общественном мнении США в пользу России. С этой целью предполагалось устроить С. Ю. Витте поездку по стране.
«Крупные и мелкие банкиры, печать, страховые и разные другие общества, конгрегации, влиятельные лица, корпорации, — сообщал своему петербургскому начальству И. П. Шипов, — наперерыв стараются устраивать в честь его обеды, представиться, заручиться его автографом и пр. Какой бы оборот мирные переговоры ни приняли, крайне важно было бы, чтобы подобные обеды и общественные начинания осуществились и, сверх того, чтобы С. Ю. Витте предпринял поездку по некоторым главнейшим городам Соединенных Штатов, ибо Нью-Йорк — лишь первый этап Америки. Однако С. Ю. Витте очень уклончиво относится ко всем таким знакам внимания и также к поездке, ибо кроме личного нерасположения к подобным чествованиям, он, по-видимому, сомневается в отношении к этому Санкт-Петербурга и после переговоров о мире собирается скорее в Санкт-Петербург. Необходимо упросить его или настаивать на том…»77
С. Ю. Витте правильно сомневался — император Николай II завидовал чужой популярности и, как явствует из телеграммы министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа от 31 июля, «благосклонно» отнесся к отказу С. Ю. Витте от путешествия по Соединенным Штатам. И. П. Шипов же был опечален. «Мирить общественное мнение Америки с нами — тяжелая, неблагодарная задача. Поэтому указание, что нет препятствий к посещению центров, произвело впечатление, будто в Петербурге думают, что это желательно для Витте. Напротив, он измучен, удручен и склонен по окончании порученного дела махнуть на все», — телеграфировал он своему начальнику, министру финансов В. Н. Коковцову78.
Утром 23 июля С. Ю. Витте и сопровождавшие его лица погрузились на крейсер «Чатануга» и направились в резиденцию президента Т. Рузвельта. Там, на борту личной яхты президента состоялось представление делегаций друг другу. Затем они направились к месту переговоров — в курортный город Портсмут. С присущим им тактом американцы развели делегации: русские плыли на президентской яхте, а японцы — на военном крейсере. Из-за тумана путешествие затянулось, и к месту назначения делегации добрались лишь 26 июля.
С. Ю. Витте, не будучи большим любителем морских путешествий (хотя море и морскую качку он переносил спокойно), отправился в Портсмут посуху, на поезде. По дороге он остановился в Бостоне, посетив тамошний университет и отобедав с его профессорами. Американская публика везде встречала его очень сочувственно, даже, можно сказать, искренне доброжелательно, помня давние дружеские отношения России с их страной. Симпатии к русской делегации подогревались еще и сообщениями газет о намерении царя ввести конституцию и законодательное собрание. Впрочем, японцам тоже симпатизировали: в американской печати Россия изображалась как страна самого мрачного абсолютизма, деспотизма и реакции; ей противопоставлялась конституционная и либеральная Япония, которая защищала принципы цивилизации и свободы, борясь за угнетенный Китай и раздавленную Корею.
Большую часть времени первый уполномоченный пребывал в плохом настроении. Причины он
