объяснил в оброненной мимоходом фразе: «До сих пор я доставлял работу только своему желудку; интересно знать, когда же придется работать мозгами»79.
По прибытии в Портсмут делегаты осмотрели административное здание на территории Портсмутской верфи, предоставленное американским правительством для переговоров. Помещение всем пришлось по вкусу: «Вообще американское правительство, видимо, постаралось. Высокие светлые комнаты с большими окнами, все изящно и комфортабельно. Столы со всевозможными письменными принадлежностями, несколько машинок Ремингтона, устроенных так, что они могут быть откидываемы в стол, который затем закрывается на ключ. Всюду электрические веера, поддерживающие приток воздуха. Невольно любуешься умением американцев устроиться и сравниваешь с убогим видом нашего Министерства иностранных дел»80.
Курортная гостиница, отведенная для размещения обеих делегаций, понравилась меньше. Она находилась на берегу морского залива и состояла из трех больших деревянных корпусов, соединенных крытыми переходами. Главным уполномоченным отвели по две небольшие комнатки с ваннами. Потолки низкие, комфорта минимум, зато рядом с гостиницей — теннисный корт, площадка для гольфа и плавательный бассейн.
Американцы по простодушию своему полагали: можно защищать интересы Отечества, не жертвуя при этом своими. Этим они и руководствовались, когда выбирали курортную гостиницу, совершенно не приспособленную для работы, в качестве места проживания обеих делегаций. Государственный департамент, чьими гостями были в Портсмуте делегации России и Японии, предполагал, что участники конференции будут себя вести как обычные нормальные люди: после дневных трудов играть в теннис или гольф, купаться в бассейне, любезничать с дамами, танцевать и сражаться за карточным столом. Вместо этого гости устроили себе канцелярии в жилых комнатах и работали по ночам. С. Ю. Витте все время выглядел уставшим и сильно не в духе.
В 10 часов утра следующего дня состоялось предварительное совещание делегаций, в ходе которого была выработана схема работы мирной конференции. Каждый день — два заседания общей продолжительностью пять часов (с 9.30 до 12.00 и с 15.00 до 17.30); режим — абсолютная секретность; информация для прессы только совместная. На каждом заседании составлялся протокол с приложением документов и заявлений. Заседания проводились только в составе делегаций, без экспертов. Два уполномоченных и три секретаря с каждой стороны, всего 10 человек.
Официальным языком конференции был сделан французский (на котором говорил С. Ю. Витте), дополнительным — английский (на котором свободно изъяснялся выпускник Гарварда Ютаро Комура). С. Ю. Витте говорил тихо, но быстро. Иногда переводил сам себя — скажет фразу по-французски, затем переведет ее на русский язык. Никаких перекуров — дымили прямо в зале. Особенно много курил С. Ю. Витте.
Накануне первого дня переговоров С. Ю. Витте сделал свое знаменитое предложение об открытии заседания конференции для представителей прессы всех направлений. Евгений Викторович Тарле, находившийся во время портсмутских переговоров в Париже и внимательно следивший за английской, французской и американской прессой, на всю жизнь запомнил «то колоссальное впечатление, которое произвело на весь мир это изумительное по своему широчайшему, неслыханному либерализму заявление главы русской делегации»81. С. Ю. Витте в данном случае действовал без всякого риска, ибо хорошо знал, что его японские партнеры ни за что на это не пойдут.
Первым официальное заявление сделал барон Ю. Комура — инициатива в переговорах как-никак принадлежала японцам. По писаному тексту он произнес: Япония готова сделать все, «чтобы достигнуть мирного соглашения»82. После этого русской делегации вручили листок с японскими условиями мира. Глава японской делегации просил письменный ответ, на что русские ответили согласием.
Предложения Японии были немедленно переданы шифрованным текстом по телеграфу в Петербург на имя В. Н. Коковцова: «Предъявлены требования. Преобладание Японии в Корее, эвакуация Маньчжурии, уступка Сахалина, Квантуна, южной ветви до Харбина, уплата контрибуции в размере стоимости войны, выдача судов в нейтральных портах, ограничения морских сил, льготы в морских промыслах. Ответ, понятный вам по существу, скоро последует»83.
На совещании членов делегации С. Ю. Витте заявил, что необходимо дать ответ возможно скорее, еще до получения заключения из Петербурга. Если ждать ответа, то дело вообще затянется «…благодаря нашей нерешительности и обычным бюрократическим промедлениям».
При обсуждении проекта ответа Д. Покотилов предложил затеять дискуссию с японцами о защите прав частных лиц и компаний в Маньчжурии. С. Ю. Витте решительно отмел прочь идею перевести споры в область частностей: «В Маньчжурии частных русских предприятий, в действительном значении этого слова, нет, а… подобные возражения и оговорки с нашей стороны дадут повод к пререканиям и к обвинению нас державами в несговорчивости и в неискренности. Нужно, напротив, действовать возможно шире в вопросах, не представляющих для нас существенного значения, отстаивать действительно важные условия и показать нашу сговорчивость с тем, чтобы, в случае разрыва, вина пала на японцев»84. Его занимал вопрос: как бы заинтересовать японцев перспективой установления прочных добрососедских отношений с Россией?
Ответ на японские предложения было поручено составить Шилову и Покотилову; профессору Мартенсу — перевести его на французский язык.
Уже 29 июля текст японских предложений был напечатан в бостонских газетах в редакции, весьма близкой к оригинальной. И. А. Коростовец подозревал, что тут не обошлось без С. Ю. Витте: накануне он подозрительно долго общался с представителем агентства «Associeted Press».
30 июля после завтрака секретарь делегации засел за расшифровку полученных телеграмм. В одной из них высказывалось высочайшее повеление отказаться по пяти японским предложениям: о Сахалине, контрибуции, Южноманьчжурской железной дороге, военно-морских судах и рыболовных правах. «Как-то странно читать телеграмму с указаниями по вопросам, которые уже решены здесь третьего дня самим Витте. Непонятным представляется, почему в числе неприемлемых условий значится также уступка южноманьчжурской ветви и предоставление рыболовных прав на нашем побережье. По-видимому, в Петербурге думают, что японцы хотят мира во что бы то ни стало и готовы на все уступки, или же там хотели поставить Витте и Розена в затруднительное положение. Во всяком случае, если в Петербурге рассчитывают на последнее, то ошибаются. Насколько я мог заметить, петербургская несговорчивость не произвела на Витте серьезного впечатления»85. Тут же шифрованной телеграммой полетело сообщение, что ответ русской делегации уже отослан японцам.
Большую часть отсылаемых телеграмм С. Ю. Витте писал сам, в перерывах между заседаниями, прямо на глазах у секретарей. Лишь иногда он просил оставить его в комнате одного и не говорить слишком громко.
Из 12 японских условий 6 и в Портсмуте, и в Царском Селе были признаны неприемлемыми: 4 — в абсолютном смысле, 2 — в относительном, то есть предусматривающими переговоры. Пункт 8 в той его части, где говорилось об исключительно мирном использовании КВЖД, Царским Селом был отклонен.
После завтрака перед началом переговоров И. А. Коростовец был послан в гостиницу за инструкциями. С. Ю. Витте попросил его также разузнать время отбытия ближайших пароходов, потому что «…на днях, верно, придется уезжать»86. И. А. Коростовцу показалось, что он совершенно искренне думал, что японцы прервут переговоры из-за отказа по главным, на его взгляд, пунктам.
Барон Р. Р. Розен был доволен неуступчивостью С. Ю. Витте. Он ожидал противоположного — как- никак С. Ю. Витте имел репутацию стойкого приверженца мира с японцами. Набоков и Коростовец думали, что шансы на мир велики: ведь не стал бы Т. Рузвельт понапрасну рисковать своей репутацией, если бы не знал наверняка, что шансы договориться у противников все же имеются. И. П. Шипов заключил с И. А. Коростовцом пари, что мира не будет.
Из членов русской делегации лишь Ф. Ф. Мартенс к переговорам относился резко отрицательно в целом. Он все время повторял, что они ведутся с нарушениями дипломатических традиций. По предположению И. А. Коростовца, профессору не улыбалось быть простым спутником планеты по имени С. Ю. Витте. Он предпочел бы роль наставника малоопытного в дипломатических ухищрениях руководителя русской делегации. Ее профессор не получил, оттого и раздражался.
Когда И. А. Коростовец вернулся из гостиницы (она находилась от места переговоров на расстоянии
