которая может кончиться свержением династии, которой я всегда был и ныне предан до последней капли крови, но, с другой стороны, как-никак, а мне приходилось подписать условия, которые превосходили по благоприятности мои надежды, но все-таки условия не победителя, а побежденного на поле брани. России давно не приходилось подписывать такие условия; и хотя я был ни при чем в этой ужасной войне, а, напротив того, убеждал государя ее не затевать, покуда он меня не удалил, чтобы развязать безумным шовинистам руки, тем не менее судьбе угодно было, чтобы я явился заключателем этого подавляющего для русского самолюбия мира, и поэтому меня угнетало тяжелое чувство. Не желаю никому пережить то, что я пережил в последние дни в Портсмуте. Это было особенно тяжело потому, что я уже тогда был совсем болен, а между тем должен был все время быть на виду и играть роль торжествующего актера»105.
Состояние С. Ю. Витте все эти последние дни— 10–15 августа — отражает телеграмма, посланная им В. Н. Коковцову 11 августа: «Передайте совершенно лично графу Сольскому и Трепову следующее: думая всегда о пользе моего государя, не считаю себя вправе скрыть от вас, что, по моему убеждению, для пользы государя было бы весьма важно, чтобы окончательные решения его величества относительно мирных условий были приняты в совещании под председательством государя, с участием хотя бы некоторого числа видных представителей сословий»106.
Исполнительный В. Н. Коковцов выполнил поручение: председателю Государственного совета была направлена депеша с экстренным курьером, а с петербургским генерал-губернатором министр финансов переговорил лично. Д. Ф. Трепов заявил, что он решительно не вправе передавать предложение Витте императору, тем более что последнее его слово было уже им сказано в двухчасовой беседе с американским посланником. Помимо того, съехидничал Д. Ф. Трепов, он решительно не представляет себе, о каких видных представителях сословий идет речь и как можно отсрочить передачу японцам окончательного решения на то время, которое необходимо на созыв сословных представителей и совещание с ними. «Для личного сведения Вашего сообщаю, что вчера на всеподданнейшем моем докладе государь император прямо мне сказал, что готов уступить южную половину Сахалина, но ни в коем случае не согласен на выкуп северной, ибо, по его словам, всякий молодец поймет, что это — контрибуция». Министр финансов спрашивал у него указаний насчет того, должен ли он показать его телеграмму вместе с собственным ответом императору.
Спохватившись, на следующий день, 12 августа, С. Ю. Витте послал В. Н. Коковцову еще одну телеграмму: «…Прошу не представлять государю мою телеграмму, так как она совершенно частная и касается внутренней политики. Очень сожалею, что она не была понятна — но согласен, что при нашей неподвижности моя мысль, вероятно, не может быть осуществлена своевременно»107.
Эпизод с телеграммой С. Ю. Витте от 11 августа в мемуарах В. Н. Коковцова был изложен совершенно иначе. О содержании телеграммы он якобы узнал от графа Д. М. Сольского, когда тот пригласил В. Н. Коковцова прибыть к нему по очень спешному делу. У Сольского он застал министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа, который высказался совершенно отрицательно по поводу предложения С. Ю. Витте. «Мнение Сольского было тождественно по существу, но шло еще гораздо дальше с точки зрения простой невыполнимости намеченного предложения. По его словам, переговоры в Портсмуте и без того настолько затянулись, что еще на днях была получена телеграмма от нашего главного уполномоченного с извещением, что президент Рузвельт начинает терять терпение. Созыв совещания, даже если бы он мог быть допущен и осуществлен, настолько замедлил бы ответ России, что вся ответственность за неразрешение вопроса падала бы неизбежно на нее, и это одно делает мысль Витте неприемлемой. Еще более неосуществимым кажется самый выбор участников совещания и выработка каких-либо справедливых и приемлемых для общественного мнения оснований для участия в таком небывалом совещании.
Особенно подробно останавливался граф Сольский на соображениях об особой щекотливости применения такого приема в данном случае и решительно поддержал графа Ламздорфа в его резко отрицательном отношении к поднятому вопросу. Он просил нас обоих составить совместно краткое изложение высказанных мнений и представить его в письменной форме не далее как завтра утром непосредственно государю с тем, чтобы он имел возможность обдумать все высказанное и принять свое решение.
Вечером того же дня (12 августа) содержание телеграммы С. Ю. Витте и мнение, высказанное нами тремя по ее содержанию, было передано графу Сольскому и отвезено за общими нашими подписями в Петергоф»108.
Трудно сказать, зачем В. Н. Коковцову нужно было так искажать действительную картину событий. Вполне вероятными представляются две вещи: так или иначе, но о содержании телеграммы С. Ю. Витте от 11 июля узнал царь, и к этому был причастен В. Н. Коковцов, хотя, как видно из подлинного ее текста, она была совершенно личной. Отсюда становятся понятными и крутая перемена в отношении С. Ю. Витте к своему бывшему сослуживцу после Портсмута, и те резкие характеристики, которые были им даны В. Н. Коковцову в «Воспоминаниях». «Коковцов — это тип петербургского чиновника, проведший всю жизнь в бумажной петербургской работе, в чиновничьих интригах и угодничестве… Коковцов — человек рабочий, по природе умный, но с крайне узким умом, совершенно чиновник, не имеющий никаких способностей схватывать финансовые настроения, т. е. способности государственного банкира. Что касается его моральных качеств, то он, я думаю, человек честный, но по натуре карьерист, и он не остановится ни перед какими интригами, ложью и клеветой, чтобы достигнуть личных карьеристических целей». Другими словами, пузырь, «…наполненный петербургским чиновничьим самолюбием и самообольщением»109.
Последнюю ночь накануне решающего дня С. Ю. Витте не спал — провел ее «…в какой-то усталости, в кошмаре, в рыдании и молитве»110. Он чувствовал бы себя гораздо лучше и, вероятно, крепко спал бы в ту ночь, если бы знал или хотя бы догадывался, какие инструкции получил перед отъездом в Портсмут Ю. Комура и что творилось в то самое время в высшем японском руководстве.
Положение японской делегации на переговорах было куда сложнее, чем русской. Общественное мнение Японии было самым решительным и категорическим образом настроено в пользу продолжения войны до полной и окончательной победы над Россией. Мир признавался только на основе возмещения сделанных Страной восходящего солнца военных расходов и больших территориальных уступок со стороны России вплоть до передачи Японии всего Уссурийского края с Владивостоком в придачу. Требование контрибуции считалось одним из главных наряду с Кореей и Маньчжурией. Огромная сумма, выплаченная Японии побежденным Китаем, вдохновляла это требование. Высказывалось опасение, что если убытки не будут возмещены, то военные налоги не уменьшатся, ибо не на что будет восстанавливать послевоенную экономику и нечем будет погашать займы, сделанные за границей.
Позиция правящих кругов была совершенно иной. 5 июля император утвердил инструкции своим представителям на переговорах. Список требований, которые надлежало предъявить России, был разделен на три части: «абсолютно необходимые требования», «относительно важные требования» и «дополнительные требования»111. К первым относилось признание Россией за Японией полной свободы рук в Корее; вывод войск из Маньчжурии в установленные сроки с одновременным выводом японских войск; передача Японии всего Ляодуна с железной дорогой между Харбином и Порт- Артуром. В ряду требований второй степени важности первое место занимало возмещение Россией военных расходов Японии. Сумма должна быть установлена в ходе переговоров. Дополнительных требований было всего два: ограничение военно-морской мощи России на Дальнем Востоке и превращение Владивостока в мирный торговый порт112.
После того как было получено сообщение об отказе России принять компромиссный вариант, предложенный 10 августа Комурой русской делегации, 14 августа состоялось совещание гэнро (совета старейшин), правительства и высших военачальников в присутствии императора. Ему было доложено: иного решения, кроме заключения мира, не существует. Японскому уполномоченному на переговорах была направлена телеграмма: принять русские предложения.
Ю. Комура был сильно разочарован, члены его делегации выглядели подавленными. Буквально накануне совещания японского руководства Ю. Комура послал еще одну телеграмму, в которой сообщал, что, хотя сам по себе С. Ю. Витте ищет мира, царь находится под влиянием группировки, желающей продолжения войны. С. Ю. Витте, по словам Комуры, дал ему понять, что Россия отказывается не только
