поставить в известность до подписания. В противном случае пусть во главе всего предприятия становятся авторы сделанных изменений. В тот же день C. Ю. Витте ожидал неприятный сюрприз. Около 12 часов ночи к нему домой на Каменноостровский проспект явился барон В. Б. Фредерикс с начальником канцелярии генерал-майором А. А. Мосоловым. Они принесли ошеломляющее известие — его проект манифеста изменен не редакционно, а по существу. Во-первых, в нем провозглашалось, что все свободы (неприкосновенность личности, слова и совести) даровались населению со дня опубликования манифеста («ныне же»), тогда как по замыслу С. Ю. Витте введение в жизнь этих свобод должно составлять предмет занятий правительства. Во-вторых, о расширении прав Государственной думы в проекте А. А. Будберга — И. Л. Горемыкина, в отличие от проекта С. Ю. Витте, не говорилось вовсе: она должна была лишь рассматривать внесенные в нее «законодательные предположения». Не говорилось и о праве народного представительства контролировать закономерность действий правительства158. Наконец, приглянувшийся императору вариант манифеста не согласовался со всеподданнейшим докладом С. Ю. Витте, уже одобренным и ждущим своего опубликования вместе с манифестом.
Стало ясно — от страха дворцовая камарилья совсем потеряла голову. Ведь немедленное введение гражданских свобод становилось в явное противоречие с действующими законами, в том числе и печально знаменитым «Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» (коротко — Положения об охране). Принятое 14 августа 1881 года на три года, оно всякий раз по истечении срока продлялось вплоть до крушения самодержавия в марте 1917 года. Положение давало право министру внутренних дел и генерал-губернаторам объявлять любой район страны на исключительном положении, если они сочтут, что для поддержания общественного порядка действующих законов недостаточно. Затем управление делалось совсем простым — губернские власти могли без всякого следствия и суда воспрещать и закрывать что угодно, кого угодно увольнять и арестовывать. Осенью 1905 года на значительной части территории Российской империи действующие постоянные законы не применялись, а применялось пресловутое Положение об охране.
Уже нельзя было просто игнорировать либеральную интеллигенцию, почти единодушно требовавшую от царя народного представительства с законодательными правами. Впрочем, голову потеряла и цензовая общественность, также метавшаяся из стороны в сторону, из крайности в крайность. Например, столичные банкиры требовали введения военного положения при одновременном даровании «русскому народу широких реформ и свобод». Как в обстановке военного времени соблюсти такую, например, фундаментальную гражданскую свободу, как неприкосновенность личности, они, наверное, затруднились бы внятно объяснить.
Ознакомившись с документом, привезенным бароном B. Б. Фредериксом, С. Ю. Витте предпринял последнюю попытку компромисса: он предложил ограничиться публикацией только его всеподданнейшего доклада с программой реформ. На это предложение барон ответил отрицательно, указав, что вопрос о манифесте решен бесповоротно. Тогда C. Ю. Витте предъявил ему (а следовательно и царю) ультиматум: либо принимается его редакция манифеста вместе с докладом, либо он категорически отказывается от предложения стать во главе правительства. Он, граф С. Ю. Витте, верноподданный слуга своего государя, готов трудиться на любом второстепенном посту, поскольку видит, что император ему не доверяет. Как впоследствии писал князь Н. Д. Оболенский, «…высказанное графом Витте предположение имело за собою несомненное основание, так как ближайшие к Государю лица не верили в искренность графа Витте и были убеждены, что он в своих честолюбивых намерениях стремится стать президентом Российской республики и что, в предвидении возможности такого факта, находит себе объяснение та выдающаяся ласка и любезность, предметом которых сделался граф Витте при возвращении из Портсмута со стороны германского императора Вильгельма II, прозревшего в нем будущего русского республиканского президента».
Утром 17 октября об отказе С. Ю. Витте принять на себя объединенное министерство в случае опубликования манифеста в редакции И. Л. Горемыкина — А. А. Будберга было доложено императору. Узнав об ультиматуме С. Ю. Витте, царь впал в величайший гнев, затем растерялся и не знал, что предпринять. Наконец во дворец были приглашены великий князь Николай Николаевич и граф С. Ю. Витте; последний прибыл только в полпятого вечера. Вначале Николай II принял великого князя, командующего столичным военным округом, наедине, и тот заявил ему, что ввиду нехватки надежных войск к военной диктатуре прибегнуть никак невозможно. Поэтому выход из положения, предложенный С. Ю. Витте, ему представлялся единственным. Царь смирился с неизбежным и в присутствии В. Б. Фредерикса, С. Ю. Витте и великого князя Николая Николаевича подписал Манифест и утвердил всеподданнейший доклад председателя Комитета министров.
Когда В. Н. Орлов вечером 17 октября вошел в царский кабинет, император сидел с поникшей головой и крупные слезы капали на пол из его глаз. «Не покидайте меня сегодня, — попросил Николай II, — мне слишком тяжело. Я чувствую, подписав этот акт, что я потерял, теперь все кончено». Нет, возразил ему верный «Влади», еще не все потеряно. Нужно только сплотить здравомыслящих людей, и все можно спасти159. Здравомыслящие люди при поддержке самых высоких инстанций вскоре начали сплачиваться вокруг дубровинского «Союза русского народа».
На обратном пути в Петербург вместе с графом С. Ю. Витте ехал великий князь Николай Николаевич, выглядевший веселым и довольным. Обращаясь к графу, великий князь сказал: «Сегодня 17 октября и 17 годовщина того дня, когда в Борках была спасена династия. Думается мне, что и теперь династия спасается от неменьшей опасности сегодня происшедшим историческим актом».
Сам С. Ю. Витте впоследствии выражал недовольство созданием рук своих — Манифестом 17 октября. Он объяснял это тем, что документ рождался в спешке и горячке, составлялся на скорую руку неврастеником, хотя благонамеренным и талантливым, каким был князь А. Д. Оболенский. До самой последней минуты С. Ю. Витте вообще не был уверен, что царь его подпишет. Царь его бы и не подписал, если бы не «тронутый», по выражению С. Ю. Витте, великий князь Николай Николаевич, вскорости превратившийся в обер-черносотенца: «Сказать, чтобы он был умалишенный — нельзя, чтобы он был ненормальный в обыкновенном смысле этого слова — тоже нельзя, но сказать, чтобы он был здравый в уме — тоже нельзя; он был тронут, как вся порода людей, занимающаяся и верующая в столоверчение и тому подобное шарлатанство»160.
Вместо того чтобы подработать составленный проект, за спиной его автора начали фабриковать другие манифесты. «Несомненно, что по крайней спешности, взбаламученности манифест явился и не в совсем определенной редакции, и, главное, неожиданно, как deux ex machina. Он предрешил принципы, но не мог предрешить подробности даже в крупных чертах. Пришлось все вырабатывать спешно, при полном шатании мысли как наверху, так и в обществе»161.
«Поэтому, хотя я и не советовал издавать Манифест 17 октября, тем не менее, слава Богу, что он совершился»162.
С. Ю. Витте был прав в самокритике. Чтобы это сделалось ясным, приведем и прокомментируем основные положения Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября, опустив преамбулу, также, впрочем, не лишенную интереса.
Этих положений три: «На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной воли нашей: 1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов. 2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и 3) Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей».
Совершенно очевидно, что, вводя в государственный строй страны элементы конституционного устройства, и прежде всего народное собрание с законодательными правами, Манифест довольно четко обозначил его пределы. Во-первых, Государственная дума призывалась не издавать законы, а их одобрять. Умеющим внимательно читать авторы Манифеста давали понять, что учреждением Думы совершенствование законодательного порядка не ограничивается. Во-вторых, выборным от народа не
