Я его понимаю: до сих пор пчелы почему-то не водились на дне океана.
— Впрочем, можно попытаться произвести искусственное опыление, — спешу добавить я, чтобы успокоить незадачливого садовода. — Например, с помощью вентилятора. Когда ваши цитрусовые зацветут, направьте на них струю воздуха, может быть, что-нибудь из этого и получится… Но обильного урожая все равно не ждите.
Авиценна машет рукой:
— Да бог с ним, урожаем, — безапелляционно заявляет он. — Для меня главное — чтоб хоть что-то выросло!.. Нет-нет, — торопится добавить он. — Клиника отнюдь не испытывает недостатка в овощах и фруктах. Но, знаете, когда ты своими руками посадил и вырастил хотя бы одно растение, то чувствуешь себя как-то совсем иначе — как… как женщина, родившая ребенка!..
Наши взгляды встречаются, и профессор смущенно отворачивается, словно стыдясь приступа сентиментальности со своей стороны.
— Вы, наверное, вернулись за искейпом? — вслух предполагает он.
— И за ним тоже, — отвечаю я. — Но прежде чем отправиться на операционный стол, я хотел бы получить от вас кое-какую информацию, уважаемый профессор.
— Например?
Авиценна предлагает мне жестом присесть и сам садится за свой рабочий стол.
— Меня интересует, кто еще из хардеров просил вас удалить искейп на протяжении последних… ну, скажем, пяти лет.
Доктор опять удивленно вскидывает вверх свои роскошные брови.
— А почему это вас интересует, Лигум? — спрашивает он. — И потом, вы хоть представляете, сколько человек будет значиться в таком списке?
Я хмурюсь:
— А что, разве хардеры так часто отказывались от искейпа?
Профессор откровенно ухмыляется. Настал его черед чуть-чуть поиздеваться надо мной.
— Вы, хардеры, — как малые дети, — сообщает он мне. — И как в детском саду, время от времени среди вас начинают ходить разные слухи и сплетни. Особенно об искейпе… Казалось бы, многие из вас уже не раз имели возможность убедиться в том, что эта штука работает, и работает безотказно — нет, опять кто-то начинает высасывать из пальца абсолютно беспочвенные бредни!..
— Что вы имеете в виду? — удивленно осведомляюсь я.
Авиценна тяжко вздыхает и запускает свой транспьютер. Через секунду между нами возникает, как сказочный джинн из бутылки, двусторонний голо-экран.
— Когда искейп еще только начинал применяться, — говорит профессор, — то хардеры, в своем большинстве, не были склонны доверять ему. Причина этого была вполне понятной, если учесть психологию людей… Конечно, определенную роль сыграла и та секретность, которой с самого начала было окружено это устройство. Никто не видел, как работает искейп, потому что предназначен он для предотвращения смерти своего хозяина. А раз нет видимых результатов работы прибора — значит, можно допустить, что дело не в нем, а в везении и мастерстве его обладателя… Вот и стали распускаться слухи о том, что искейпа вообще нет, а есть лишь искусно созданный миф о бессмертии хардеров. Потом наконец все эти вымыслы развеяла практика применения искейпа. Многие убедились на своем опыте, что искейп есть и что он действительно возвращает человека в момент, предшествующий гибели… Но время от времени опять находился очередной умник, который утверждал, что будто бы искейп не всегда может уберечь от гибели и будто бы. его стопроцентную надежность внушают хардерам для того, чтобы они не боялись смерти, а это якобы ведет к ложной уверенности владельцев прибора в своей неуязвимости и когда-нибудь может отрицательно сказаться на деятельности Щита… Вот в такие периоды прилив в Клинику желающих избавиться от искейпа увеличивался, а мы не имели права препятствовать этому. Если кто-то считает, что искейп ему не нужен и даже вреден — ради бога, это его личное дело, пусть живет без него!.. Потом, правда, многие из этих любителей скоропалительных решений, возвращались ко мне и просили установить им искейп на место — вот как вы сейчас…
— А можно перейти от слов к цифрам, профессор? — спрашиваю я, чтобы отвлечь своего собеседника от воспоминаний.
Авиценна щелкает кнопками на пульте управления транспьютером, и на голо-экране начинают мелькать какие-то диаграммы, замысловатые графики и таблицы. Я смотрю на эту свистопляску информации, но не пытаюсь вникать в нее.
— Судите сами, — говорит нейрохирург. — Всего за указанный вами период мы провели сто тридцать пять операций по удалению искейпа. Сто двадцать наших бывших пациентов впоследствии обратились с просьбой вернуть им искейп. Значит, остается пятнадцать человек. Вот данные о них…
Я смотрю на имена хардеров, которые выстраиваются на экране правильным столбиком, и прошу профессора вычеркнуть из этого списка пять человек, про которых точно знаю, что их уже нет в живых. Затем, поколебавшись немного, отбрасываю еще двоих, хотя, по большому счету, не должен этого делать — подозревать так подозревать всех подряд, включая и самого себя!.. Но подозревать этих двоих я просто не имею ни морального права, ни желания. Один из них — мой Наставник по Академии, а другой — не кто иной, как… Щитоносец!
Итого у меня остается восемь человек. И я уже предвкушаю успех своей тактики поиска, когда интересуюсь:
— Скажите, уважаемый Авиценна, а где хранятся искейпы, которые вы удалили у этих хардеров?
Но профессор охлаждает мой пыл.
— В сейфе, — отвечает он, и по нему незаметно, что он насторожен или опасается моих дальнейших вопросов.
— А могу я взглянуть на них? — упорствую я.
— Пожалуйста, — невозмутимо говорит Авиценна и не удерживается от реплики: — Послушайте, Лигум, мне кажется, что вы меня в чем-то подозреваете… Уж не считаете ли вы, что я сбывал искейпы по сходной цене на “черном” рынке?
— Что вы, что вы, профессор, — заверяю я своего собеседника, хотя именно эта возможность и стоит в моем мысленном раскладе на первом плане. — Я просто хочу иметь стопроцентную уверенность… порядок есть порядок… надеюсь, вы меня поймете и не станете сердиться…
Я несу подобную чепуху все то время, которое уходит у нас с профессором на перемещение к сейфу, где должны покоиться невостребованные искейпы. Наконец, мы достигаем цели, и Авиценна принимается манипулировать с электронными замками, которые, согласно уверениям профессора, закодированы так, что открыть их может лишь он один. Я этому охотно верю, потому что современные идентификаторы обмануть практически невозможно…
И вот тяжелая дверь откатывается в сторону, и моим глазам открывается отделение, которое разделено на множество ячеек, отделанных мягким ворсистым материалом и накрытых прозрачной крышкой. Под этим крышками покоятся миниатюрные, размером с горошину, устройства, похожие на шпульки швейной машины. Одиннадцать штук…
Я недоуменно смотрю на своего спутника:
— Почему их всего одиннадцать, профессор? Может, вы не уничтожили искейп одного из тех хардеров, которые погибли?
Доктор смотрит мне в глаза и сочувственно улыбается:
— Эх вы, горе-сыщик!.. Вы забыли, что один из этих искейпов принадлежит вам.
* * *
Как ни странно, но операция по возвращению искейпа на отведенное ему место в моем мозгу проходит менее болезненно и без особых галлюцинаций, чем при его удалении. Вот уж, поистине: любой живой организм наделен хапужническими свойствами. Он протестует, когда от него что-то забирают, и рад- радешенек, когда ему что-то дают…
После операции мне приходится провести некоторое время в лежачем положении в одной из палат Клиники, дабы вживление искейпа в нейроткань проходило под наблюдением врачей. Этого времени мне хватает с лихвой, чтобы вновь обдумать тот тупик, в который я сам себя загнал.
… А ведь сначала всё выглядело так просто и соблазнительно!
