вам, уважаемый Щитоносец.
— Что за информация?
— Поименный список всех хардеров.
Он смотрит на меня так, словно на мне вдруг начинают распускаться те самые цветы, которые так и не выросли в домашней “оранжерее” Алекса Винтерова.
— Вы в своем уме, Лигум? Да вы знаете, что даже у меня нет таких данных?!
— Ну и что? — невозмутимо ответствую я. — Вам они, видимо, не очень-то и нужны. Если возникает необходимость, ваши помощники мигом подготовят вам любую нужную справку… А вот я — другое дело, мне помогать некому, и весь список мне нужен лишь для того, чтобы сэкономить время.
Щитоносец смотрит на меня долгим взглядом, словно надеясь просверлить меня своими колючими глазками, невзирая на расстояние между нами. Потом вдруг расплывается в широкой улыбке и покачивает головой.
— Лигум, Лигум! — бормочет он. — Поистине, вы неисправимы!.. Наверняка, если я потребую от вас ответа на вопрос, зачем вам понадобился этот список, вы опять скажете, что речь идет о сверхсекретном деле и что пока рано разглашать тайну следствия?
— Вы очень мудры и прозорливы, уважаемый Щитоносец, — наклоняю голову я.
— Но запомните, — вдруг ледяным голосом восклицает Щитоносец, простерев в моем направлении указательный палец (что мне больше всего нравится в этом человеке, так это непредсказуемые смены им интонаций), — если по вашей вине этот список однажды появится в Сети или в обычной печати — пеняйте на себя!.. Я тогда лично придумаю для вас наказание!
— Благодарю вас, уважаемый Щитоносец, — отнюдь не издевательски говорю я. — Я знал, что вы мне не откажете…
Он делает такое зверское лицо, что мне невольно становится смешно.
— Век бы вас больше не видеть, Лигум! — от души говорит он в качестве прощального напутствия и выключает видеофон.
В тот же день я приступаю к делу. Как когда-то принято было говорить — “помолясь, с Богом”…
Для претворения своего плана в жизнь я беру на вооружение метод, который использовали против меня же Алкимов и его люди в том городке, где я был известен как эмбриостроитель Винтеров.
На складе Щита я получаю портативный интроскоп, который состоит из двух частей. Основной блок представляет собой коробочку размером с пульт дистанционного управления. Его можно носить в кармане или на поясе, прицепив к брючному ремню. Камера же вмонтирована в обычные с виду видео-очки, и сигнал от нее поступает в базовый блок с помощью ультракоротких радиоволн. Так что внешне твой вид ни у кого не вызовет подозрений, и человек, которого ты в данный момент просвечиваешь, подумает, что ты просто не желаешь отрываться от какого-нибудь фильма в самый интересный момент.
Потом я беру список и принимаюсь просвечивать черепа всех своих коллег, кои встречаются мне. Тех, у кого искейп находится на месте, я вычеркиваю из списка, и начинаю разыскивать других…
Во мне теплится слабая надежда на то, что, вопреки так называемому “закону подлости”, мне не придется отработать весь список, прежде чем я найду того, кого ищу. Как только мне попадется кто-то без искейпа, можно будет сосредоточиться на нем и забыть про остальных.
Как это частенько бывает в подобных случаях, поначалу работается легко, особенно в местах сосредоточения больших масс хардеров. Как правило, это Клуб, Клиника, Академия, в крайнем случае — Центр, где функционирует Коллегия и где, по меньшей мере, раз в квартал проходят так называемые “общие мероприятия”: торжественные собрания по случаю очередной годовщины основания Щита, совещания по подведению итогов и по постановке задач, публичные разборы чьих-то проступков и ошибок или, наоборот, поощрения отличившихся, съезды и слеты, информирования и презентации — словом, всё, как у людей…
В конечном итоге, на меня начинают коситься и знакомые, и незнакомые коллеги. Наверное, мое поведение кажется для них несколько странным. В самом деле, какой смысл столь прилежно посещать все “общие мероприятия”, если фильмы тебя интересуют куда больше, чем выступления ораторов?
Пару раз меня разоблачают особо проницательные и наблюдательные соратники. Впрочем, меня пугает не столько сам факт разоблачения, сколько то, что моя тайная деятельность станет достоянием общественности. Если об поголовном интроскопировании хардеров узнает тот тип, он постарается сделать всё, чтобы не попасться мне. Из-за этого приходится брать честное слово с раскусивших меня хардеров, что они никому не разболтают про мои тайные изыскания…
Наконец, поток кандидатов на “просвечивание мозгов” постепенно начинает мелеть, превращаясь в узкий ручеек, а вскоре вообще сходит на нет, так что приходится утолять свою исследовательскую жажду буквально по капле. А ведь я не прошел еще и трети списка!..
Только теперь до меня доходит вся безумная грандиозность затеянной мной проверки. Но возвращаться назад с полпути — не в моих правилах. Тем более, что снижение количества, вопреки известному философскому постулату, в моем случае должно перейти в качество. Ведь проверить одного человека легче и надежнее, чем целое скопище подозреваемых.
Тем не менее, деятельность моя всё больше начинает походить на охоту. Проблема все больше заключается не в том, как бы незаметно просветить чью-то башку, а в том, как отыскать носителя данной башки на бескрайних просторах Земли, а то и Солнечной Системы.
Как там у классиков?
“И началась самая увлекательная из охот — охота на человека!”…
Тем более увлекательная, что не на обычного человека, а на хардера, который сам привык охотиться на людей. Охота на охотника… Такая вот квази-тавтология.
Когда я приближаюсь к середине списка, мне вдруг начинает казаться, что вся моя активность обречена на неудачу, потому что изначально строится на ошибочном допущении. И действительно, каким же болваном я был, раз предположил, что тот, кто любезно предоставил свой искейп каким-то темным личностям, не додумался, что когда-нибудь его будут пытаться вычислить таким вот простейшим, как удар в солнечное сплетение, способом! Лично я на его месте — хотя я с гораздо большим удовольствием сяду без штанов на муравейник, чем займу место этого гада! — потребовал бы, чтобы мои партнеры по сделке либо вернули мне искейп на место после всестороннего исследования, либо вживили мне в мозг какую-нибудь штуковину, которая выглядела бы как искейп на экране интроскопа…
Чтобы развеять сомнения, я консультируюсь с Авиценной, и он заверяет, что ни один искусственный имплантант не приживется в мозгу, за исключением искейпа, потому что это сложное устройство основано на принципе коагулярности нейронных связей и…
Спасибо, спасибо, уважаемый профессор, все равно я ничего не пойму в ваших дальнейших пояснениях. “Или я — дурак, или вы — слишком умный”, как сказал бы один мой знакомый…
Завершив видеофонно-коммуникативный акт с нейрохирургом, я осознаю, чем обусловлены мои сомнения в правильности избранного пути. Видимо, то, чем я сейчас занимаюсь, вызывает в моем подсознании глубокое отвращение.
В самом деле, что я делаю? Ни больше, ни меньше, как беру, одного за другим, своих товарищей на мушку и стреляю им в спину, потому что они даже не знают, что я их проверяю. Своими подозрениями я невольно оскорбляю каждого из них, и пусть они пока, в массе своей, не ведают об этом оскорблении. Главное — что эти подозрения рикошетят от тех, кого я уже проверил, и поражают меня же самого, мою душу. Дырки от попаданий таких “пуль” со временем затягиваются, заживают, но уродливые шрамы от них все-таки остаются, и они будут еще долго разъедать нежную, чувствительную ткань совести…
А что делать? Терпи, хардер: кто-то же должен делать эту грязную работу!
И я делаю ее.
Но наступает день, когда я решаю сделать передышку. Взять небольшой тайм-аут, как принято в баскетболе. Чтобы хотя бы один день не думать ни о “реграх”, ни об искейпах, ни о возможном предательстве окружающих…
Тем более, что накануне со мной связался Шерм и пригласил меня на очередной бильярдный матч- реванш. Всякий раз, когда он приглашает меня сыграть с ним на бильярде, он почему-то именует этот поединок моим потенциальным “реваншем”, хотя я давно уже перестал лелеять надежду на победу над ним. Такая надежда могла бы иметь какой-то смысл лишь в том случае, если бы, наверное, Шерм держал кий не
