Когда смотрю по телевизору что-то про Афганистан, приходят воспоминания. Недавно был фильм, где показали постройки с арками, напоминающие сооружения Кандагарского аэродрома. Конечно, это был не тот аэродром, но я все равно показал семье, где примерно жил, ведь мы стояли практически на аэродроме, и самолеты взлетали и садились совсем рядом. Но все равно меня не трогает за душу, я воспринимаю все это буднично: посмотрел и забыл, и жизнь сегодня тяжелая стала, да и сами мы стали черствее ко всему.
Малеев Сергей Петрович
В 1985 году в городе Брянске меня призвали в Советскую армию. В мае я попал в учебку воздушно- десантных войск в Гайджунае Литовской ССР, неподалеку от Каунаса. Сперва я попал в разведроту, но вскоре меня перевели, и следующие полгода нас учили на командиров БМП-2. По окончании учебки, в октябре 1985-го, мы заполнили анкеты, в конце которых стояла графа с фразой «Желаете ли исполнять интернациональный долг?», возле нее все написали «Да» и полетели в город Кабул.
Меня распределили в 103-ю воздушно-десантную дивизию, 317-й парашютно-десантный полк, 1-й батальон, 3-ю роту, 2-й взвод, на стоявшую в 30 километрах от Кабула взводную заставу. Застава стояла неподалеку от дороги Кабул — Гардез. Нашей задачей было противодействовать обстрелам Кабула реактивными снарядами. Заставы были разбросаны по горам по периметру вокруг Кабула, но сильнее прикрывалось пакистанское направление. Изредка заставы выходили на засады, обычно это случалось, когда начиналась «большая война» — операция, проводившаяся полком, дивизией или всей армией. Тогда, в предчувствии большого боя, нас снимали, чтобы было побольше народа. Основное время мы постоянно находились на заставе.
— Каким было ваше вооружение заставы и какова была ее численность?
— Всего нас было 27–28 человек во взводе. Сперва я был командиром отделения, а через полгода сменил ушедшего на дембель парня на должности помощника командира взвода в звании старшего сержанта. У нас на заставе стояли: 82-мм батальонный миномет, две БМП-2, крупнокалиберный пулемет НСВ-12,7 «Утес», и все. Вначале, правда, у нас стояли и две 120-мм самоходки «Нона», был и корректировщик, но потом, когда дислокация главных сил душар передвинулась от Кабула, их перевели в Кабул. Оружие применяли по необходимости: все зависело от обстрелов.
С нами служил один парень по прозвищу Хохол, так он был таким специалистом в технике, что запросто мог разобрать и собрать «бээмпэшку» до болта, ремонтировал не только наши машины, но и у соседей. Ротный зампотех не соображал столько в технике, сколько он, причем разбирался во всем. Тогда на БМП только пошли топливные насосы высокого давления, так он и с ними быстро «подружился». Он в шутку иногда кричал, что он «бендеровец», мы его ловили и, завалив в окоп, несильно лупили — все было на уровне шутки, просто надо было подурачиться и развеяться.
Вокруг каждой из наших застав стояло много сигнальных мин, на самых опасных направлениях стояли боевые. Жить хотелось сильно. На одного часового полагаться не приходилось, ночью он мог и заснуть на посту, мины давали какую-то подстраховку.
— В боях с душманами часто приходилось участвовать?
— У курилки мы собирали как своеобразные трофеи хвосты выпущенных по нам душманами реактивных снарядов, падавшие неподалеку, коллекция получилась неплохая. Честно скажу, что в сравнении с мужиками мы были в Афганистане на «познавательной экскурсии».
2-му взводу доставалось сильнее — душары их побольше трепали. Этим ребятам доставалось не дай бог! Полтора года они прожили без света, по месяцу могли не спускаться в баню: если спуститься в баню, то на день на посту оставалось всего четыре человека. А разведка у врага была отлажена прекрасно — они ведь были дома и прекрасно знали обо всех наших передвижениях.
Неподалеку от нас, в кишлаке, стоял афганский ХАД[2]. Наши офицеры дружили с афганскими военными, иногда заходили в гости, отмечали праздники. Хадовцы помогали им доставать водку и пили вместе с ними. Когда афганцы идут в сопровождении, им ведь глаза не закроешь и уши не заткнешь, поэтому информация о нас часто «утекала» душманам.
Когда мы засекали точку, с которой пошли пуски по Кабулу, мы эти места обрабатывали — могла выдвинуться «бээмпэшка». Пусковые установки у душманов все были мобильные — как правило, в кузове пикапа устанавливались 3–4 направляющих для эрэсов. Сделав пуск, машина сразу же уезжала, так же стреляли и по нам.
Однажды ребята из разведвзвода по информации о подходе каравана, полученной от ХАД, вышли в засаду и расстреляли колонну душар. Сперва уничтожили шедших спереди и позади, а потом подавили сосредоточенным огнем сопротивление остальных, у нас тоже ранило одного парня. На примере этой группы душманов я впервые увидел, сколько там «левых ребяток», которые родом были явно не из Афганистана. Тогда, в 1985-м, в Кабуле можно было встретить множество иностранцев непонятного происхождения, не знавших ни местного фарси, ни пушту, а понимавших лишь английский, многие из них были иностранными наемниками.
Про бои я могу рассказать немного, так как мало в чем участвовал, постоянно выходили на задания наш разведвзвод, спецы, санинструктор. Санинструктора снимали ротного, который был первым человеком, у нас взводного не было, взводные санинструкторы вообще были только у разведчиков и спецов, ходивших отдельными взводами — агээсники, минометчики.
Позиции 2-го взвода пару раз штурмовались душарами. Но, видимо, им давали ошибочную информацию, потому что они поднимались на полгорки и, натолкнувшись на сильный огонь, отходили обратно.
Хадовец рассказывал нам о том, что в кишлаке у подножия гор жили местные парни, которые из винтовки со ста метров попадали в монетку. Они очень бережно относились к оружию и боеприпасам, ведь все это они носили на плечах. Это у нас: приехали несколько машин и привезли боеприпасов, только на нашей заставе лежало несколько десятков ящиков с боеприпасами, из них тонн тринадцать 120-мм снарядов к «Нонам», страшно представить, что произошло бы, попади «эрэска» туда.
Под прямой обстрел эрэсами наша застава попадала пару раз. К счастью, стрелял враг не очень точно — большинство снарядов разорвалось у подножия горы, а так больше доставалось пустому кишлаку, а не нам.
В 1985–1987 годах все шло к тому, что особенно крупных операций проводилось не так много, как вначале. Только в 85-м мимо нас проходила по трассе Кабул — Гардез на боевое задание колонна в 120–130 машин боевой техники, не говоря об автомашинах с мотострелками, эта колонна проходила около часа. Тогда выступали почти до пакистанского Пешавара. Скорость движения колонны была максимум 30 километров в час: впереди колонны всегда шел танк-тральщик или БТС (бронетранспортер саперный), потому что мины-«итальянки» могла обнаружить только собака, а времени на разминирование собаками не было.
Довелось мне и увидеть, что такое авиация. Наши штурмовики обрабатывали кишлак. Сверху на это красиво смотреть, но я не завидовал тому, кто находился там, в кишлаке, и не хотел бы никогда туда попасть.
Как-то мы стояли на разводе, и вдруг в нескольких сотнях метров от нас упал реактивный снаряд, так офицер упал, словно в мультфильме, — сперва упал он, а затем на его голову упала его же каска, вот как бывало страшно. Даже когда снаряды рвались километрах в полутора, то все равно думалось, что вдруг душманы сделают поправку и засадят РС прямо в наш склад боеприпасов, и нашей горки не станет — инстинкт самосохранения работал всегда.
Меньше начали бояться где-то с середины службы, когда пообвыклись, тогда мы стали наглее, на многое было начихать.
Я всегда вспоминаю «бачат» — детишек из соседних кишлаков, неплохо разговаривавших по-русски, одному из них было лет 12. Они все кричали: «В Союз! В Москву! Учиться!» — у них было такое желание
