проходом колонн мы не зачищали — этим занималась разведрота. Колонна шла целенаправленно, перед выходом нам выдавали бронежилеты, но они были очень тяжелыми, и их не носили, к тому же пуля, выпущенная из английского карабина, пробивала такой бронежилет с расстояния в два километра. Ближе к лету появилась более легкая «броня» с титановыми пластинами, но все равно, когда берешь с собой боекомплект — 4 рожка плюс цинк патронов в рюкзаке, 4 гранаты Ф-1, флягу воды, сухпаек на 4 дня, то бронежилет на себе было уже не унести. Магазины, гранаты и фляга вешались на ремень, разгрузок поначалу не было.
Еще с собой обязательно должен был быть индивидуальный пакет со шприцем промедола, которого, кстати, часто там не оказывалось — их вытаскивали еще в Союзе. Из-за этого у нас погиб парень: мы попали в засаду, его сразу отсекли от остальных огнем и ранили чуть ниже почки — пуля прошла между пластин бронежилета. Ему надо было срочно вколоть обезболивающее. Мы открыли индивидуальный пакет у одного бывшего рядом бойца — промедола нет, у второго — то же самое, промедол так и не нашли ни у кого, раненый умер от болевого шока. Фамилию погибшего уже не вспомню, помню лишь, что перед армией он окончил физкультурный институт.
Когда стояли в Кабуле, вечерами выходили на патрулирование городских улиц. В мае меня поставили заместителем командира взвода, присвоив звание сержанта. Выход на боевые стабильно был как минимум раз в месяц. Шоферы, как я уже говорил, из боевых заданий не вылезали, у одного из них, парня моего призыва по фамилии Сидоренко, было 23 боевых выхода, ему повезло: его ни разу за все время не ранили.
Когда выходили далеко в горы, то брали с собой 129-ю радиостанцию, весившую 30 килограммов, со сборной антенной, носимой одним из радистов. Радистам с такими радиостанциями, кроме нее тащившими на себе все упомянутое выше добро, было не позавидовать. Некоторые погибали оттого, что от постоянной жары и переутомления наступала какая-то апатия ко всему, и, когда неожиданно начиналась стрельба и надо было искать укрытие, человеку было на все плевать и он оставался на открытом месте. Я сам неоднократно бывал в таком состоянии.
В засады и окружения мы, к счастью, за время моей службы не попадали. Перестрелки бывали частыми, но они были не такими, как показывают по телевизору. Доводилось и ловить врага в прицел, но об этом мне не хочется рассказывать.
— Несчастные случаи бывали?
— Мы только получили новые автоматические гранатометы АГС-17, и во время чистки одного из них солдат случайно нажал на спуск, не заметив, что в стволе гранаты, произошел случайный выстрел. Чистили на первом этаже помещения, так граната пробила деревянный потолок и влетела к нам на второй этаж, но, правда, не взорвалась. А однажды один из прапорщиков, разряжая пистолет, случайно выстрелил в живот офицеру.
Была и нелепая перестрелка между «Полтинником» и нашим полком. Хорошо, что мы были в помещении, обнесенном полутораметровым каменным забором. Мы как раз только расстелили вещи на каменном полу, готовясь к отдыху. Ребята из 350-го, приняв нас за «духов», стали стрелять, мы открыли огонь в ответ. Перестрелка продолжалась около часа, пока не связались по радио, разобравшись, что к чему. Одного нашего солдата по касательной ранило в шею залетевшей через забор пулей, потом он получил за это ранение орден Красной Звезды, мы долго тогда смеялись.
— В плен душманов захватывали?
— Да. У меня даже были фотографии пленных, но они остались у родственников. Наемники ни разу не попадались, в основном были местные с чалмами на головах. Возраст душманов, которых я видел, определить было сложно — все они были худощавые и с бородой, человеку могло быть лет 30, а выглядел он на 50.
Трофеи мы брать с собой не старались — нас обыскивали по два-три раза в неделю, хотя бывало, хотелось взять себе на память какой-нибудь нож.
— Ансамбли самодеятельности или артисты не посещали ваше расположение?
— К нам приезжал Иосиф Кобзон. Он давал концерт в нашем небольшом актовом зале.
— Отдыхать приходилось часто?
— Отдыха почти не было — или стоишь в охранении на постах в крепости, или наряды на кухне и тому подобное. Каждый вечер нам показывали фильмы, аппаратура была, концерт артиста из Союза я помню только один.
Только в марте нам разрешили писать письма домой. Мать за это время даже сделала запрос в Витебск, ведь обо мне несколько месяцев не было ни слуху ни духу, никто из наших родственников не знал о том, где мы. На запрос мамы ответили, что я на учениях.
— Боевые награды многие получили?
— Награжденных было немного, в основном офицеры и прапорщики. Двоих солдат моего призыва представили к званию Героя Советского Союза, правда посмертно, их фамилии были Мироненко[3] и Чепик[4], их окружили «духи», один подорвал себя гранатой, а другой взорвал МОН-100. Солдатам, которые запаивали в Кабуле цинковые гробы с телами погибших, давали орден Красной Звезды.
В то время мы знали, что «духи» издеваются над пленными, слышали о случаях, когда с живых людей, словно с кроликов, сдирали кожу.
— Как вы покидали Афганистан?
— Я переслужил недели три. Неожиданно в конце ноября 1980-го командир полка приказал дембелям построиться. Мы получили 20 минут на сборы и, погрузившись в «Уралы», отправились на Кабульский аэродром. Со всего полка нас набрался полный Ту-154 — человек 130 вместе с отпускниками. Парадной формы у меня не было, была припасена лишь гражданская одежда. Перед посадкой в самолет специальная группа во главе с полковником КГБ устроила нам проверку, солдат и сержантов почти не проверяли, а вот вещи прапорщиков и офицеров смотрели досконально. Полковник, увидев лишнюю пару джинсов в багаже, рвал их и бросал перед собой. По нашим вещам он лишь пробежал взглядом: зубная паста, японский зонтик, недорогой парфюм — ничего серьезного мы не везли, некоторые, правда, хотели электронику все же прихватить. Из солдат только один смог провезти магнитофон, сунув его летчику. Я привез купленные за чеки в Военторге кроссовки, прихватил и пачку фотографий — рисовать альбомы было некогда. Плюс при увольнении на базе дивизии в Союзе я получил 150 рублей наличными за год службы в Афгане.
Взлетевший из Кабула Ту-154 садился на дозаправки в Ташкенте и Шереметьево, а вскоре приземлился на военном аэродроме под Витебском, где нам еще предстояло пройти недельный карантин. Домой нас отправили вновь неожиданно, в начале декабря. Погода тогда испортилась — пошел снег с дождем, и на дороге быстро образовалась ледяная корка, одна из машин, за рулем которой сидел молодой неопытный солдатик, по дороге на вокзал в Витебске перевернулась, насмерть задавив бортом двоих дембелей. После этого все ехали со скоростью не выше 30 км/ч. На витебском вокзале нас радостно встретили таксисты с водкой по 10 рублей, я сел в поезд «Рига — Воронеж», доехал до Брянска. Там еле успел на последнюю электричку до Сухиничей, а многие из ребят застряли в Брянске на несколько дней в ожидании своего поезда.
Поначалу Афганистан снился мне ночами, мама потом рассказывала, что я разговаривал во сне. Я взял с собой небольшой стабилизатор от парашюта, на котором были написаны адреса моих сослуживцев, но сейчас не могу его никак отыскать.
Денисов Юрий Анатольевич
