радовала змею — кто потревожит гюрзу до осени?
…Внезапно за бугром послышался шум. Над гребнем дюны вырос всадник. Под тяжелыми копытами коня заскрипели песчинки. Змея тревожно вскинула плоскую голову, разом свернула тело в жгут и угрожающе зашипела. Копыто резко упало сверху и раздавило гюрзе шею.
Скакун испугался и ринулся вниз по склону. Человек размахивал обрывком веревки и сыпал на влажные бока лошади жгучие удары. Шлем из войлока с наушниками, застегнутыми под подбородком, кафтан без ворота и узкие штаны выдавали в нем массагета из племени саков-хаумаварка. Наездник спешил так, словно его преследовало ураганное пламя степного пожара.
Вечером того же дня массагет добрался до левого протока Окса — широкого Келифа, пропадающего в болотах, и остановился у ворот глинобитного городища.
— Кого тебе?
— Омарга.
Воины проводили гостя до шерстяного шатра, где отдыхал, Омарг, старейшина племен саков- хаумаварка. Омарг был невысок, плотен и крепок. Плечи его закрывал халат с закругленными, расходящимися внизу полами.
Путник жадно выпил чашу кислого молока, снял сапог, выколотил из него песок прямо на пышные ковры, обулся, приблизился к вождю и сказал ему на ухо четыре слова. Прищуренные глаза Омарга стали круглыми, как монеты. Старейшина сорвался с места и, припадая на правую ногу, побежал из шатра.
Когда зашло солнце, от берега отвалили три судна с воинами и конями. Массагеты плыли бесшумно. При ярком свете луны длинные черные лодки казались на серебряном просторе Келифа кораблями странствующих призраков.
На закате следующего дня саки-хаумаварка пристали к правому берегу Окса в стране дербиков. Высокие смуглые люди окружили прибывших, потрясая секирами.
— Где Томирис? — спросил Омарг старшего воина. Дербики загалдели на своем языке, показывая то на саков-хаумаварка, то на волны реки.
— Э, дети черепах! — разъярился Омарг. — Вы, сдается мне, утопить нас хотите? Я — Омарг! — старейшина стукнул себя кулаком по груди. — Сака-хаумаварка! — Омарг показал на юг. — Понятно? Нам нужна Томирис.
— Ты — Омарг? — воскликнул один из дербиков по- согдийски. — Так и сказал бы. Мы слышали о тебе.
Дербики и саки сели на коней и поехали на север. На рассвете они прибыли к озеру — в него, не достигнув Окса, впадал Зарафшан. Из ворот крепости навстречу гостям вышла пожилая дербичка в куртке до бедер и широких шароварах, завязанных на лодыжках шнурами. Она была стройна и сухощава. Седые, но пышные волосы падали ей на плечи клубами дыма. Скулы обтягивала бронзовая кожа. Из-под крутых, вразлет, бровей строго смотрели глубокие темные глаза. Пушок на верхней губе придавал лицу женщины молодое выражение. На поясе, стягивающем стан массагетки, висел кинжал. То была царица дербиков Томирис.
Омарг спрыгнул с лошади. Томирис обняла его и поцеловала в лоб. Сак негромко сказал женщине четыре слова. Тревожно зарокотал барабан. Днем по реке плыли уже дважды по три лодки. Четыре магических слова, подобно заклинанию волшебника, отрывали массагетов от мирного труда и гнали в дорогу. От Персеполя до Марга. От Марга до страны дербиков. От страны дербиков до Хорезма.
Достигнув оазиса, путешественники отправились верхом по дамбе глубокого канала. В селениях, обнесенных толстыми стенами, на плоских крышах домов женщины в полосатых покрывалах ткали ковры. Мерно скрипели водоподъемные колеса. На полях шелестели стебли ячменя. В садах наливался соком плод абрикоса. На залитых низинах, увязая по колено в грязи, селяне пололи посевы риса. В одном месте дамбу размыла вода. Сотни царских рабов рыли землю, носили хворост и крепили берег. Воины с луками, присев на дамбе, покрикивали на рабов сонными голосами.
После полдня на западе, над краем земли, показалась груда синих облаков.
— Горы? — спросил кто-то из дербиков.
— Лес, — пояснил воин-сак.
— Хе! — усмехнулся Омарг. — Это столица Хорезма.
Скоро облака потемнели и стали сине-коричневыми. Резче выступили очертания города. Из марева возникли стены и башни. Вблизи их цвет был уже не синим, не коричневым, а желтоватым, как глина, по которой ступали кони путешественников.
Город оглушил приезжих шумом базаров и мастерских. В укрепленном дворце, стоявшем на искусственном холме, саков и дербиков приняли с почетом и провели в покои хорезмийского царя Шах- Сафара.
Шах-Сафар, имя которого означало «Владыка странствующих», встретил путников в просторном зале, устланном красными коврами. По углам помещения сверкали высокие бронзовые светильники. Из ниш на гостей безразлично смотрели морды глиняных идолов. Шах- Сафар поднялся с легкого позолоченного трона, сделал три шага вперед и обнял сначала Томирис, потом Омарга. Забегали рабы. Подали угощение. И только после первого кубка Томирис произнесла те четыре слова, которые, переходя из уст в уста, дошли от Персеполя до страны дербиков.
— Персы идут на массагетов.
Если бы Шах-Сафару сказали, что завтра Хорезм провалится под землю, то и тогда он бы так не поразился. Сначала он как бы окаменел, стиснув кубок. Потом вздохнул, недоверчиво покосился на Томирис и осторожно поставил кубок на поднос. Затем вскрикнул, всплеснул руками, как женщина, у которой перекипело варево, вскочил и побежал вон из помещения. Сейчас же вернулся, подошел к трону, уставился на него невидящими глазами. Глядя на этого длинного, сутулого, худого горбоносого человека, Омарг и Томирис изнывали от жалости.
— Персы идут на массагетов? — шепотом повторил Шах-Сафар. — А!..
Он рывком сбросил трон с возвышения, свалил пинком ноги светильник, подбежал к гостям и закричал, размахивая кулаками:
— Вот до чего дожил Шах-Сафар! Хорезм был великим государством. Кто властвовал над массагетами? Шах-Сафар. Кого называли своим царем согдийцы и маргиане? Шах-Сафара. Персы отняли у меня Согд и Марг. Персы захватили твои владения, Омарг, и твои земли, Томирис. Чтобы отвести от хорезмийцев мечи персов, я по доброй воле признал верховенство Дария, назвал его союзником и «старшим братом», да сожрут черви такого родича. Но сын Гистаспа недоволен? Каждое лето мы отдаем персам тысячи колец золота, десятки тысяч голов скота, поставляем рабов на стройки, молодых мужчин — в персидское войско, но сын Гистаспа недоволен? Что же он хочет еще?
Шах-Сафар опустился на ковер, стиснул челюсти и вопрошающе уставился на одного из равнодушных ко всему идолов. Шах-Сафар управлял своим народом от имени персидского царя и сносился с Дарием через посредство гонцов и главарей иранских отрядов, приходивших за дарами. Он окружил посланников Дария почетом, но неохотно возил их по родовым владениям хорезмийцев, тайно чинил им препятствия и радовался, когда гости, сделав свое дело, отбывали восвояси. До сих пор существование Шах-Сафара протекало сносно. Все рухнуло: в Хорезм идет сам Дарий. Что же задумал сын Гистаспа?
— Что задумал сын Гистаспа? — повторил Шах-Сафар вслух.
— Мне кажется, он думает о захвате стран апасаков, яксартов, тохаров и авгалов, — сказал Омарг.
— И если он их покорит, мы уже никогда не вырвемся из рук Дария, — сурово промолвила Томирис. — Все надежды на избавление от персов я связывала с тохарами и яксартами. Глядя на них, я мечтала о свободе.
— Да, — согласился Шах-Сафар. — Тохары и яксарты были нашим щитом. Только из-за страха перед яксартами и тохарами сын Гистаспа еще не поставил в Хорезме свои войска, как в Марге и Бактре. Как видно, за эти годы сын Гистаспа накопил силы и решил разделаться со всеми массагетами, чтобы без помех грабить Хорезм и Согд. Замысел перса виден ясно, точно кубок на этом подносе. Как же мы поступим?
— Ты, Шах-Сафар, собери народ и встречай Дария стрелами, — посоветовал Омарг. — Мы же с Томирис ударим персам в спину. Тут сын Гистаспа и найдет свой конец.
— Э! — Шах-Сафар уныло покачал головой. — Во всех семи племенах массагетов не наберется войск,
