Мегабаз сносит все тяготы службы. Но бывает, что верблюд, неожиданно озверев, кусает вожатого каравана за лицо. Так и Мегабаз иногда показывает свои страшные зубы. И хитер, и глуповат. На таких мало надежды. Они слушаются, пока ты могуч. Они покидают тебя, если ты пошатнулся.
Отанес хуже Мегабаза. Четыре года назад, когда Камбиз свирепствовал в Египте, жрец из мидян по имени Гаумата выдал себя за царевича Бардию, тайно убитого безумным братом, и поднял восстание против Ахеменидов. Он обещал народу освобождение от боннской повинности на три года и этим собрал вокруг себя много персов и мидян. Камбиз направился в Хагматану, чтобы усмирить мятежников, но умер по дороге. Дарий и его единомышленники из шести знатнейших персидских родов (среди них был и Отанес) зарезали Гаумату и подавили восстание. После переворота зашел разговор о том, какое управление приемлемо в Иране — народное, Совета Старейшин или царское. Все стояли за царское, Отанес — против.
— Персам не нужно единодержавного правителя, это тяжело и постыдно, — заявил Отанес на «совете семи». — Разве будет государство благоустроенным, если самодержцу дозволяется все? Даже достойнейшие люди, став царями, теряют черты благородства. Богатство и почет, окружающие самодержца, порождают в нем своеволие. Монарх нарушает обычаи народа, насилует женщин и казнит людей без суда. Решение же, принимаемое всем народом, никогда не бывает несправедливым и всегда служит на благо всех. Я — за народное правление!
С того дня между Дарием и Отанесом возникла вражда. Сын Гистаспа расправился бы с Отанесом, но старейшина богат, могуч, у него свое войско. Кроме того, на <совете семи» Дарий поклялся никогда не притеснять людей, помогших ему убить Гаумату и избравших его царем. Убийство Отанеса вызвало бы гнев других знатных старейшин. Они поняли бы, что человек, уничтоживший одного соратника, уничтожит еще одного, двух или всех. Из этих соображений Дарий даже оставил за Отанесом право входить к царю без доклада.
Сын Гистаспа перевел взгляд на эллинов. Их было трое — Скилак, моряк из Карианды, мастер Мандрокл с острова Самоса и стратег Коэс из Митилены. Набросив на плечи хламиды, греки равнодушно взирали на персов. Дарий усмехнулся. Наемники! Они служат тому, кто хорошо платит. Гоплит лезет на мечи, как одержимый, за один дарик в месяц, всадник делает это за два дарика, военачальник — за четыре. С последним истраченным сиклом у них иссякает пыл, они садятся в стороне и спокойно наблюдают за побоищем…
Губы царя снова тронула усмешка. Да, перед ним разные люди, могущественные люди, гордые люди, опасные люди! Но, как бы они себя ни возносили, сын Гистаспа крепко держит их в своем кулаке.
«Сотню овец собирает в одно стадо звон бубенца на шее козла-вожака, — подумал Дарий весело. — Эти люди — овцы. Козел — это я. Звон бубенца — это звон золота. И пока в моих руках звенит золото, они пойдут за мной на край земли. А золото в моих руках звенит всегда, сыну Гистаспа известно, как оно добывается!..»
Жрецы закончили обряд. Царь повернулся к горбуну и прищурил глаз. Гобрия тяжело поднялся с места.
— О достойнейшие мужи великого Ирана, страны Ариан-Ваэджа! — Гобрия оперся о палку и насупился, точно филин на ветви дерева. Под суровым взглядом советника старейшины притихли. — Владыка народов Дарий, да живет его имя вечно, призвал вас по важному государственному делу.
— Что он затевает? — шепнул Отанес присевшему рядом с ним полководцу Мегабазу.
— Сейчас узнаем, — проворчал Мегабаз.
— Вчера, — поведал Гобрия, — в то время, когда сон смыкает глаза смертных, царя посетил дух мудрого Ахурамазды.
Кто-то издал возглас изумления. Присутствующие благоговейно воздели к верху ладони, хотя мало верили в чудеса.
— Во мраке ночи властелин мира услышал голос доброго бога. «Ты, кого я избрал своим наместником на земле! Не забывай о севере», — так сказал Ахурамазда. Что означают эти слова? — Горбун поднял палец и испытующе оглядел придворных, как бы ставя перед ними неразрешимую загадку. Затем снова положил руку на набалдашник палки, с задумчивым видом опустил голову и сделал шаг назад. — Север — это страна массагетов. Итак… война!
Люди заговорили все разом; шум в зале был подобен гулу водопада в горах за Персеполем. Прекратив гвалт движением рыжих бровей, горбун твердо заявил:
— Да, война. Почему, вы спросите? Что побудило чадолюбивого монарха к мысли о походе?..
— Что влечет купца по опасным тропам? — пробормотал Отанес. — Что гонит кочевого вождя купцу наперерез? Что заставляет сына вождя подать отцу, возвратившемуся с добычей, кубок с отравленным вином?
— Забота о благе народа! — воскликнул Гобрия.
— Он меня сразил! — Отанес едва удержался от смеха. — Лучше бы сказал: «жажда обогащения». Э! Все цари были не только воителями, но и торгашами, однако такого алчного человека, как сын Гистаспа, мир еще не знал. Почему мы называем его царем царей? Вернее сказать: «царь торгашей»!
Отанес недаром назвал повелителя торгашом. Под игом Дария стонали племена Персиды, мидяне, обитающие на юге от Гирканского моря, эламиты, что живут по реке Карун, притоку Тигра, ассирийцы, населившие области Верхнего и Нижнего Заба, мидяне, земля которых находится на западе Малой Азии, каппадокийцы с Галиса, греки-ионяне с Энглейских островов, люди Киренаики, расположенной в Северной Африке, мудрецы-египтяне, горцы-армяне, финикийцы с восточного берега Великого Моря Заката, парфяне из пустыни Дешт-и-кевир, эфиопы из страны, лежащей вокруг озера Тана, маргиане, хорезмийцы, гедрозы, сагарты, карманы, саттагуши, народы Арианы, Палестины, Бактра и Гандхары, но Дарию этого не хватало.
Дарию принадлежали обширные дачи с великолепными виноградниками, пашнями и пастбищами. Дарию принадлежали крупнейшие в государстве ремесленные заведения. Дарию принадлежали сотни тысяч рабов — землекопов, каменотесев, древоделов, башмачников, гончаров, оружейников, ювелиров, швейников, медников, ткачей и виноделов. Но царю этого не хватало.
Амбары царя ломились от зерна, масла, вина и плодов. Сокровищница его была набита сапфирами, рубинами, изумрудами, лазуритом, горным хрусталем, сердоликом, ониксом, агатом, янтарем, жемчугом и перламутром. Доход повелителя персов составлял в год четырнадцать тысяч пятьсот шестьдесят талантов, или около тридцати миллионов мер желтого металла. Золото, захваченное во всех уголках мира, по воле царя заливали в глиняные сосуды, и оно лежало в каменных подвалах Дария мертвым грузом, тогда как народы покоренных стран прозябали в нищете. Но сыну Гистаспа этого не хватало!
— Да, забота о благе народа! — продолжал между тем Гобрия. — Помните ли вы, как однажды саки- тиграхауда напали на Мидию и разгромили селения наших братских племен? Отомстим же сакам за их набег!
— О! То было еще при Киаксаре, шестьдесят лет назад! — Отанес схватился за живот, спрятался за спину сидящего впереди эллина Коэса и беззвучно расхохотался. — Я слышал: во дворце царя Креза жил фригиец Эзоп. Фригиец рассказывал много разных басен. Вот одна. Волк хотел съесть ягненка. Надо было придать расправе вид законного суда. И хищник обвинил беднягу в том, что прадед ягненка мутил воду в реке, из которой пил прадед волка.
— Да, отомстим сакам, — Гобрия взмахнул кулаком, — иначе они нападут и на Персию!
— Я не видел у стен Персеполя ни одного сака, — проворчал Отанес, — но зато персов не раз видел в стране саков.
Взгляд, брошенный Отанесом на царя, пронзал, точно стрела. Старейшина сам плохо понимал, почему он так ненавидит Дария. Возможно потому, что Отанес происходит из горного племени, сохранившего почти нетронутыми древние обычаи всеобщего равенства. Возможно потому, что он боялся за свои богатства — Отанес любил сокровища, хотя еще не оторвался от народа. Возможно и потому, что он просто завидовал Дарию. Пожалуй, чувство Отанеса к сыну Гистаспа определяло и то, и другое, и третье.
— Думайте и решайте!
Горбун опустился на ковер. Если бы торжище Персеполя переселили во дворец Дария, и тогда тут было бы не так шумно. Вожди кочевых племен и родов, купцы, ростовщики, наемники, сатрапы,
