беззаботно хохотали. С тех пор как орда вышла из Марга, не одна переметная сума была набита дорогими кубками, браслетами, покрывалами, сапогами, коврами, награбленными у кочевых и оседлых массагетов на всем пути следования Дария. «Если начало похода так удачно, то каков же будет конец?» — радостно говорили персы.
Для царя разбили шатер; в нем шло совещание. Дарий настаивал на том, чтобы хорезмийцы, дербики и саки-хаумаварка приняли участие в походе на других массагетов. Гобрия опасался мятежа или тайного удара и возражал повелителю. «Хорошо и то, — говорил горбун, — что Шах-Сафар беспрекословно открыл персам пути к Аранхе» Дарий согласился, но массагетских старейшин из лагеря не отпустил. Он хотел выведать мысли Шах-Сафара, Омарга и Томирис и, если можно, задобрить их, чтобы они не чинили ему помех. Вечером массагетские вожди пировали вместе с царем персов в его палатке. Гобрия выходил из себя; Томирис опасалась, что ее отравят, и принимала вино из рук царского виночерпия лишь после того, как тот сам отпивал из кубка глоток. Дабы царь персов не догадался об их замыслах, Шах-Сафар, Омарг и Томирис и словом и взглядом выражали дружеские чувства. Дарий уверился в их преданности, однако горбун с сомнением качал головой и не спускал с массагетов глаз.
Утром сын Гистаспа выехал на холм и кинул взгляд на Аранху. Она разлила свои воды на полпарсанга, но из волн, один ближе, другой дальше, выступали два острова, заросшие кустарником. На том берегу стояла стена желтого тростника. Вдали синели горы. Да, Гобрия выбрал для переправы неплохое место.
Царь посмотрел налево и направо от себя и подбоченился — полчища сытых головорезов с нетерпением ждали его приказа, чтобы яростно навалиться на врага. Дарий покосился на своих соратников, окруживших бугор, над которым сын Гистаспа возвышался на коне. Мудрец Гобрия, великан Датис, Мегабаз, что всегда исполнителен, Отанес, что всегда осторожен, предводители пеших и конных отрядов… Они добудут царю победу!
— Ну… — Сын Гистаспа посмотрел на Гобрию. Гобрия посмотрел на Датиса. Датис посмотрел на воинов и рявкнул изо всех сил:
— Костер-р-р!..
Персы сложили в кучу кусты колючки, стебли тростника, хворост и разожгли пламя. Столб черного дыма медленно поплыл в знойное бледно-голубое небо. Дарий и Гобрия, не сводя глаз с противоположного берега, чего-то ждали. На той стороне, над зарослями тростника, возникло серое облачко. Постепенно. оно выросло, потемнело, в небе повис еще один столб черного дыма.
— Это он! — воскликнул Гобрия. Сын Гистапса одарил его многовыражающим взглядом и удалился.
Через некоторое время на реке показалась большая черная лодка. Увлекаемая быстрым течением и подгоняемая ударами весел, она проплыла между островами, пересекла бурную стремнину и пристала к отмели под обрывом. Четыре массагета, облаченные в ярко-красные одежды, вылезли на сушу и зашагали к палатке персидского царя.
Сын Гистаспа восседал на пышном ковре, придав осанке величие. Справа от него расположился Гобрия, слева — Датис, другие военачальники и приближенные сидели за ним полукругом.
Телохранители царя, застывшие у входа, с лязгом скрестили мечи перед самым носом знатного массагета, прибывшего в лодке. Массагет поднял руку. В ней сверкнула золотая пластинка с изображением Ахурамазды в крылатом солнечном диске.
— Именем бога и царя! — взволнованно воскликнул массагет.
Персы сунули мечи в ножны и отступили. Массагет вошел в шатер и пал ниц. Гобрия подмигнул царю.
— Подойди ко мне ближе! — пророкотал сын Гистаспа.
— Бахрам, старейшина рода Орла, приветствует повелителя мира! — проговорил хорезмиец, не поднимая глаз. Он пополз по ковру, проглотил слюну, выступившую на губах, и припал к сапогу царя персов долгим поцелуем. Видя такое изъявление покорности, сын Гистаспа милостиво улыбнулся.
— Я доволен тобой. Подними себя.
Бахрам сел и приложил руки к груди. Чей-то голос прокаркал:
— Привет тебе, старейшина рода Орла!
Бахрам увидел горбуна и затрепетал. Неужели перед Бахрамом тот человек в рваном сером плаще, что пришел к нему однажды с купцами Бактра? Ныне одежды его роскошны, он восседает но правую руку величайшего в мире царя. Бахрам, воздев руки, от всего сердца возблагодарил богов за то, что они свели его по одной тропинке с такими благородными мужами.
— Скажи, что ты делал после моего ухода? — спросил горбун.
Бахрам вынул из-за пазухи шнур с узлами и подал его мудрецу.
— Шах-Сафар откуда-то узнал о ваших замыслах и послал гонца за Аранху, чтобы все были готовы к вашему приходу. На шнуре четыре узла. Они означают! «Персы идут на массагетов».
— Что?! — Гобрия стиснул шнур и вытаращил глаза. — Массагеты готовы к битве?
— Нет, господин. Гонца я отослал обратно. Мы оцепили берег и не пропустили за реку ни гонцов, ни купцов, ни пастухов. Никто не ждет вашего прихода.
— О! — Гобрия вздохнул с облегчением. — Ты поступил мудро. Готов ли ты и в дальнейшем нести службу повелителю ариев?
— Я — копыто царского коня! — пылко воскликнул Бахрам. — Я стрела, выпущенная из царского лука! Приказывайте, и я совершу то, что вам угодно!
— Да благословит тебя Ахурамазда! — Гобрия осенил Бахрама движением ладони. — Слушай. Нам плохо ведома страна, лежащая по ту сторону Окса, или Аранхи, как вы говорите. Укажи нам все дороги. Разошли своих лазутчиков по стойбищам, чтобы они узнавали, о чем думают люди. Итак, отныне Бахрам — острое, всевидящее око его величества. Согласен ли ты на это?
— Душа моя предана вам, как и мое тело!
Бахрам порывисто схватился за сердце и в самозабвении закрыл глаза.
— Властелин мира доволен тобой, — проговорил Гобрия важно. — Он дарит тебе хитон со своего плеча и звание наместника страны, что лежит между Аранхой и Яксартом.
— Да будет так! — Сын Гистаспа стукнул кулаком по колену. — Писец! Напиши от моего имени указ о назначении Бахрама царем четырех массагетских племен!
Телохранители бережно сняли с плеч царя хитон из синего шелка. Сияние алмазов ослепило Бахрама. На его глазах выступили слезы.
— Клянусь нести тебе службу до последнего вздоха!
— Слушай, — продолжал Гобрия. — Сегодня греки начнут строить мост. Иди на тот берег, собери своих воинов. Охраняйте переправу до тех пор, пока мы, персы, не перейдем через реку. Не подпускайте к Аранхе ни одного человека, враждебного нам. Понял ты меня?
— Слушаю и повинуюсь.
Бахрам еще раз облобызал ногу царя и поспешно отправился на тот берег. После его ухода горбун повернулся к царю и протянул ему шнур Шах-Сафара.
— Ну как?
Дарий разразился проклятиями и приказал Датису:
— Схвати вонючего хорезмийца и посади его на кол! И Омарга! И Томирис! Брось голову этой коварной женщины в мех с кровью, как она когда-то бросила голову Кира!
— Ты что? — Горбун предостерегающе поднял руку. — Тогда взбунтуются все хорезмийцы, дербики и саки-хаумаварка! Они ударят нам в спину, и поход сорвется,
— Что же, оставим их без наказания?
— Нет. Прикажи воинам, чтобы связали триста самых знатных хорезмийцев и отправили их в Марг. Сейчас же пошли гонцов к сатрапам Согда и Бактра, чтоб они взяли заложников от дербиков и саков- хаумаварка. Так мы свяжем эти три племени по рукам и ногам. Ни Шах-Сафар, ни Омарг, ни Томирис не посмеют выступить против нас.
— О! — радостно улыбнулся Дарий. — Ты мудр, как Ахурамазда! Эй, Мегабаз!..
Вечером по дороге в Марг отряд конных персов погнал плачущих от горя заложников из видных хорезмийских родов. Шах-Сафар рвал на себе волосы: все пропало, изменник Бахрам обманул их, как шакал
