подпрыгнул и статно опустился на седло, как хищная птица на обломок утеса. Через мгновение пастух уже скакал между шатрами, сжимая в руке лук из рогов козла.
Ширак нашел Сохраба у Холма Советов, в гуще толпы, и остановился перед ним, не опуская глаз. Отец и сын не сказали друг другу ни слова, но Сохраб все понял.
«Ушла от меня тоска, покинули меня слабые чувства. Злоба пришла ко мне, пришла жажда мести! Ранили барса звероловы, едва ушел от гибели хозяин тростников. Кровоточила его рана, скулил он в зарослях от страха и печали. Но увидел барс — логово разорили охотники, подругу убили, детенышей унесли. Окрепло его сердце, глаза свирепо засверкали. Молча стоит барс на краю зарослей, грозно глядит в просторы. И не будет ему радости на земле, пока не отомстит он врагам».
Вот что прочитал Сохраб в глазах сына. Он печально улыбнулся. По корявой щеке старика медленно потекла одинокая слеза.
Массагеты, по своему обычаю, не слезая с коней, образовали круг, в середине которого, на холме, восседали на шкурах быков знатные старейшины. Тут были представители разных племен, поэтому их одежда отличалась разнообразием. Одни надели короткие куртки, другие — длинные хитоны или просторные халаты. Многие обнажили себя до пояса. На лбу иных кочевников виднелись нанесенные черной краской знаки родов, из которых они происходили, а плечи, груди и спины украшали изображения тигров, орлов, драконов и других фантастических животных. Никто, кроме вождей, не мог похвастаться богатым вооружением. Оно состояло из луков и стрел. Не все имели даже мечи. А медными панцирями владели единицы: металл стоил баснословно дорого.
— Братья! — сказал негромко Нури, старейшина тохаров. Коренаст, сутуловат, он стоял на холме, на плоском Камне Разговоров. Светлые глаза вождя устало глядели из-под ровных густых бровей. — Братья! Копья персов опрокинули чашу мира. Над нами — секира войны. Персы идут. Их много. Они уничтожили род Кунхаза. Они убили других. Вот мы собрались, по старому обычаю, чтобы вместе решить нашу судьбу. Сегодня каждый скажет, как спасти наши племена от персидского меча. Кто даст мудрый совет, тот возглавит войско. И мы поступим так, как он повелит. Говорите!
Старик замолчал. По его лицу, шершавому от ветра и солнца, сбегали струйки пота. Запустив толстые пальцы в рыжеватую бороду, он ждал, когда заговорят массагеты.
— Я скажу!
На плиту Камня Разговоров поднялся хорезмиец, толстяк в красном хитоне. Всех поразило сходство этого человека с предателем Бахрамом. То был Сабри, старейшина рода Сокола. Он сидел в шатре Бахрама, когда Гани собирался в набег на род Сохраба. В первые дни персидского нашествия род Сокола оставался на месте своего старого обитания. Бахрам стал другом персов, и Сабри надеялся через его посредство приобрести расположение Дария. Но когда в битве у болот Кунхаз убил Бахрама, Сабри испугался. «В это тревожное время, — сказал себе старейшина «соколов», — лучше бежать подальше от опасных мест и найти хорошее убежище». Это решение и пригнало Сабри в страну тохаров.
— Я скажу, массагеты, — повторил Сабри, с трудом вдыхая влажный воздух болот. В жирной груди его посвистывало и хрипело. — Мой совет: уйти надо, пока не поздно. Как поступают олени, когда нападают волки? Бегут. Уйдем, братья! К Черному морю, где скифы. Они одного языка, одного происхождения с нами. Скифы примут нас. На новых местах мы заживем спокойно. Скот размножится. Дети будут мирно спать в колыбелях. Что нам тут? Мир широк. Уйдем, братья! Пословица говорит: «Не там хорошо, где родился, а там, где кормился».
Узкие, заплывшие глаза Сабри умоляюще взирали на встревоженные лица массагетов. Толстяк был смешон и жалок. Но речь его не осталась без отклика. Некоторые видные вожди авгалов, и яксартов, напуганные рассказами о жестокости персов, пришли в движение. Да, почему не уйти туда, в степи запада, куда три века назад ушли с Аранхи кочевые скифы? Много травы там. Богаты греческие города Боспора, и скифы, торгуя с ними, наживают мешки золота. Вожди повеселели. Казалось, в ноздри им уже ударил ветер незнакомых просторов.
— Сабри сказал мудро! — зычно крикнул один из правобережных хорезмийцев.
— Уйдем к скифам! На запад! К Черному морю! — подхватили богатые авгалы и саки-тиграхауда.
Но апасаки и тохары молчали. Выступление Сабри не пришлось им по душе. На холм взобрался Рустам, апасак, старейшина рода Чайки. Это он когда-то не хотел, чтобы Кунхаз принял Сохраба в племя.
— Ты говорил плохо, Сабри! — воскликнул Рустам. — Вы, кочевые хорезмийцы, и вы, яксарты и авгалы, живете в повозках, пасете стада и идете туда, куда хотите. У нас, апасаков и тохаров, скота мало. Мы живем в городищах у воды, возделываем рис, ловим рыбу и охотимся. Что нам в пустыне?
Рустам взволнованно пригладил серебристую бороду.
— Мой совет разумнее твоего! Слушайте меня, массагеты. Внимательно слушайте. Как поступает караван, когда поднимается песчаная буря? Верблюды опускаются на колени и терпеливо ждут, когда стихнет ветер. Если караван пойдет против бури, он погибнет. Не так ли с нами? Окажем сопротивление — персы уничтожат нас, как уничтожили род Кунхаза. Наберемся терпения, как верблюды! Персы тоже братья нам по языку и происхождению. Сын Гистаспа жесток с теми, кто строптив. Он снисходителен к тем, кто покорен. Шах-Сафар, правитель Хорезма, по доброй воле признал владычество персов и сохранил голову. Персы потребуют выкуп и уйдут в свою страну. Зачем Дарию наши болота, наши пески? Ураган пройдет, мы снова обретем свободу!
Слова Рустама взволновали родовитых апасаков и тохаров.
— Светлая голова! — восклицали вожди. — Рустам рассудил мудро!
Разговор перекидывался по первым рядам круга, многие одобряюще зашумели. Знатные вожди понимали: в случае персидского завоевания они пострадают меньше, чем простые общинники. Дарий благоволит к богатым независимо от языка, на котором они говорят. Конечно, если они не так упрямы, как апасак Кунхаз.
— Ты хорошо говорил, Рустам! — воскликнул Сабри. Старейшина сообразил: Рустам хитер, постепенно он станет приближенным Дария, его наместником в стране массагетов. Дружба с таким человеком таит выгоду. И Сабри прокричал басовито:
— Я одобряю твои слова, Рустам!
Но задние ряды хранили молчание. Лица рядовых воинов были суровы и неподвижны, словно высеченные из камня, и голос вождя «соколов» потерялся в толпе, как крик путника, заблудившегося в горах. Только несколько родовых старейшин подхватили, как эхо:
— Рустам!..
— Слышите, о чем они говорят? — Сохраб встревоженно посмотрел на своих воинов. — Они замышляют измену!
Старик злобно сплюнул и, вопреки всем обычаям, взлетел на бугор верхом на коне.
— Рустам! Рустам! — надрывали глотки «богатые стадами».
— Тихо, дети праха! — заорал Сохраб, потрясая дротиком. Голос его, сильный, как рев буйвола весной, перекрыл все выкрики. — Вы бараны или массагеты? Зачем вы слушаете этих лисиц?
Сказано было смело, и по кругу прошел гул одобрения.
— Сабри зовет: «уйдем», — продолжал Сохраб, сдерживая буйного коня. — Кто сказал тебе, Сабри, что олени бегут, когда нападают волки? Олени топчут врага копытами, убивают его ударами рогов, защищая своих оленят! Уйти отсюда? Но как мы бросим землю, на которой издревле живем? Хорошая она или плохая — она родная земля! Пословицу, о которой говорил Сабри, придумали безродные бродяги и предатели. Лучше голод на своей земле, чем богатства, которые сулит нам чужая страна! Боги отвернутся от нас, если мы изменим земле, которая нас взрастила!
Люди замерли, предостережение пастуха всех устрашило.
— Рустам предлагает: «покоримся», — снова заговорил старик. — Ты мудр, старейшина рода Чайки, однако от слов твоих несет смрадом, как от дохлого сома. Ураган, караван… все это лживые слова! Я вижу: когда вы тут болтали, Сабри и Рустам, и когда вы, старейшины, ободряли их криками, вы думали больше о своих шкурах, чем о свободе массагетов!.. Вы говорите: «сын Гистаспа возьмет выкуп и уйдет в свою страну»? Но так бывает, чтобы тигр откусил кабану только хвост и отпустил его? Не бывает! Сын Гистаспа посадит на наши плечи своих сатрапов и оберет нас до нитки, до последнего зерна! Персы и массагеты —
