появилась свежая рыба, приправленная экзотическими травами и специями — рыба, которая только что была живой, но уже пропиталась ароматом кухни.
— Дорогой мой посланник, — пробормотал абдрелик, берясь за столовый прибор. — Вы обладаете даром не только дипломата, но и повара. Интересно, способен ли оценить вас Томас?
— Может быть, — ответил круглолицый человечек. — А может быть, и нет. Нам необходимо кое-что обсудить, посланник ГНаск.
ГНаск улыбнулся, отрезая кусок рыбы. Они с Томасом договорились не информировать младшего посланника ни о чем, но его усилия определенно заслуживали награды. ГНаск решил посвятить его в тайну.
— Я не знал, что на вашей планете настолько сильно разделение, — заметил он.
Китаец до сих пор с трудом воспринимал трейд. Он нахмурился в задумчивости, а потом улыбнулся.
— Это не разделение, просто независимость. И, в некотором смысле, самостоятельность. Мы возлагаем надежды на развитие в области компьютеризации, что причисление к классу Зет может пойти нам на пользу…
Переговорное устройство ГНаска издало сигнал. Абдрелик раздраженно прекратил жевать. Его секретарю было отлично известно, что значит мешать посланнику во время еды.
Он нажал кнопку.
— В чем дело?
— Срочное сообщение.
ГНаск задумался, затем произнес:
— Я буду через минуту, — и тут же извинился перед младшим посланником: — Вы ведь знаете, так случается всегда.
Толстые желтые веки прикрылись.
— Да, посланник. Понимаю.
ГНаск прошел мимо него, а посланник потянулся за очередной порцией рыбы.
Секретарь ГНаска открыл кабинет к прибытию хозяина.
— Что еще случилось? — раздражение сквозило в каждом слове абдрелика. Его симбионт, который мирно спал, завозился на голове.
— Посланник Томас, по частной связи.
— А! — ГНаск уселся, слегка успокоившись, и вытер жирный подбородок. Плоский экран осветился.
Тонкая фигура человека беспокойно двигалась. ГНаск пристально следил за ней взглядом охотника, не в силах справиться с инстинктами. Видимо, вскоре Томас заметил включенный экран и повел себя сдержаннее.
— Посланник, с вашей стороны было очень любезно связаться со мной именно в это время, — заметил ГНаск. — Я обедал у вашего помощника.
— Мне было некогда ждать, ГНаск. Они забрали ее.
— В самом деле? Так скоро? — ГНаск потянулся и погладил своего тарша. Слизняк довольно завибрировал, издавая еле слышное урчание. — Этого мы не ожидали. Что случилось?
Глаза Джона Тейлора Томаса были опухшими, в красных ободках. Его руки дрожали, он непрерывно оправлял и одергивал одежду.
— Авария. Моя жена отделалась незначительными травмами, но нам сообщили, что дочь погибла. Самолет сгорел, останки опознать невозможно. Мы еле вынесли это… потом я решился связаться с ними. «Не беспокойтесь, — сообщили они, — мы забрали вашу дочь. Пришло время».
— Любопытно, — пробормотал ГНаск. Его глаза слегка прищурились от удовольствия. Такая жестокость со стороны чоя — кто бы мог подумать? Но замечательно, что это случилось — в самом деле замечательно. И если бы не их договоренность… Конечно, беспокоиться нечего — чоя настоящие мастера в генетике, они способны восстановить оригинал один к одному. — Томас, мы были готовы к этому.
Симбионт прижился на удивление успешно. После этого прошли годы, но ГНаск до сих пор прищуривал глаза, погружаясь в приятные воспоминания. Он хотел вновь вживить симбионта — на этот раз мальчику, поскольку пребывание в теле человека уже дало ему некоторый опыт, но второго вживления отпрыск тарша не вынес. Какие-то вещества в организме человека ослабили его, и он умер, хотя и после того, как выполнил свою задачу. Теперь ребенку уже пятнадцать лет — по понятиям людей. Да. Девочка уже достаточно взрослая, чтобы разбираться в окружающем мире. Может использовать инструменты, манипулировать ими, думать, отвечать, действовать осторожно.
— Мы вскоре найдем ее, Томас, — утешил человека ГНаск. — Они сработали грубо. Мы найдем ее и остановим их.
— Они заставили меня думать, что она погибла! — Джон Тейлор Томас испустил глубокий вздох, почти всхлип.
ГНаск пересел вплотную к плоскому экрану.
— Слушайте, — твердо произнес он, — мы найдем ее и отомстим.
Мужчина поднял голову.
— Но сначала вернем наших детей.
— Естественно, — заверил его ГНаск. — О них мы думаем в первую очередь. А теперь, если вы простите меня, посланник, обед ждет. Как и отмщение, его лучше подавать горячим, — ГНаск закончил разговор и тяжело поднялся.
Наконец-то чоя выдали себя. У него есть доказательства, что они вмешались в дела другого народа. Он даже мог кое-что предвидеть, подобно тезарианскому устройству. По меньшей мере, это окончательно пошатнет власть безумца Паншинеа. Хорошие новости всегда возбуждают аппетит, подумал он, возвращаясь к посланнику-китайцу. Интересно, что чоя делают с этими детьми?
Улицы Сан-Паулу кишели жизнью — беспорядочной, грязной, протекающей в постоянной борьбе, наполненной кое-какими возможностями, но редко реализующей их, задыхающейся в токсичных отходах и загрязненном воздухе, нищете и абсолютном пренебрежении заботой о человеке. Церковь свысока посматривала на такое соседство, представители которого балансировали между средним классом и дискриминационными элементами — ни рыба ни мясо, живущими в приземистых и уродливых домишках. Отец Ломбарди выглянул через зарешеченное окно и вызвал Бевана. Его письменный стол был донельзя завален, оборудование давно стало старым и изношенным, факсу исполнилось уже сорок сезонов, хотя Ломбарди считал, что он работает лучше всех этих сверхсовременных машин. Настоятель монастыря Святой Терезы, сам едва не достигнувший святости, он чувствовал, что способен быть всего лишь маленьким островком чистоты и утешения в Сан-Паулу. Все, что он мог предложить — надеяться на исцеление и обрести веру, примирившись с судьбой. Он мог научить мечтать о лучшем завтрашнем дне, но и самому ему приходилось изо всех сил бороться с ошеломляющими трудностями дня сегодняшнего.
Он поправил белый пластиковый воротник — материал царапал ему шею. Целые лужицы пота скапливались в его подмышках, оставляя темные круги на облачении католического священника. Он ждал Бевана.
С тех пор, как Ломбарди унизился до зараженных холерой беспризорников и выходил этого ребенка, он совершенно изменился. Священник чувствовал это, и почти наверняка Беван тоже понимал. Он редко бывал болен с тех пор, как был допущен в святилище. Казалось, он знал, что его участь предопределена, и поэтому, когда прибыл чоя, ни Ломбарди, ни ребенок не колебались ни минуты. Иначе Беван изнывал бы здесь, слишком неуравновешенный, чтобы скорбеть об умирающих, и слишком живой, чтобы тратить на них время.
Слабая надежда на будущее была предпочтительнее, какой бы жалкой она ни казалась. Ломбарди отдал уже трех или четырех своих детей инопланетянам. Ни об одном из них он больше не услышал, но не испытывал беспокойства. Поговорив с чоя, он понял, что они с глубоким почтением относятся к религии. Они оказали огромную поддержку существенным финансовым потребностям храма. Время от времени они забирали к себе самых многообещающих детей. Но отец Ломбарди не отдавал им никого, кто не хотел этого сам.
