Тихо, как мысль, Беван вошел и остановился, ожидая, пока Ломбарди не поднимет голову. У этого стройного юноши были насмешливые черные глаза, слишком крупный для выразительного лица нос, великолепные волосы, гривой падающие на плечи, тонкие быстрые пальцы. Сейчас он постукивал ими по заваленному столу Ломбарди.
— Вы посылали за мной, отец? — спросил он на родном наречии Бразилии, хотя отлично знал трейд и бегло говорил по-английски. Кроме того, он мог с некоторым трудом изъясняться по-японски и по- итальянски. Взяв со стола факс, он лениво принялся читать его.
— Пришло время, — с достоинством возгласил отец Ломбарди.
Беван уронил бумагу. В его обсидиановых глазах промелькнул восторг, хотя старательно- невозмутимое лицо не выдало его.
— Время?
— Время покинуть нас, Беван, как мы с тобой договорились.
Юноша оглядел кабинет, как будто рассчитывал увидеть в его углах инопланетян.
— Где же они?
— Ты не увидишь их здесь. Сегодня ты должен переночевать в келье. Обычно они приходят по ночам. Не знаю, сумеешь ли… — Ломбарди беспокойно прокашлялся. — Не знаю, когда ты проснешься. Скорее всего, когда будешь уже далеко от Земли. Не бери с собой ничего. Уничтожь все личные вещи.
Они посмотрели друг другу в глаза — строгий католический священник и смуглый сирота, бывший беспризорник.
— Ты никогда не жил здесь как подобало, — мягко произнес Ломбарди. — Никогда не ощущал себя. Это единственный способ обеспечить твое будущее.
— Тогда, — оживленно отозвался Беван, — это единственный способ, который я могу принять, — он убрал руку со стола и пощелкал пальцами. — Не беспокойтесь обо мне, отец Ломбарди. — Он проворно выскользнул из кабинета прежде, чем священник отпустил его, но Ломбарди не стал останавливать юношу.
Он со вздохом опустился в кресло. Если бы только знать, что он поступает правильно!
Старенький факс загудел, из него поползло очередное сообщение. Это было предложение редких лекарств, которым священник воспользовался бы, будь у него деньги.
Слава Богу, что чоя появились сегодня утром, думал он. Интересно, может, они услышали его молитвы?
Мужчина и юноша брели по коридорам космической станции, глядя на облачный покров над голубой планетой. Отец выглядел, как разорившийся бизнесмен — распространенное явление среди американцев, а сын был одет в летный костюм, новый материал еще топорщился острыми складками. Они остановились у огромного иллюминатора.
— Отсюда все выглядит не так уж плохо, — пробормотал юноша. Он уже вырос таким же высоким, как его отец. Юноша был симпатичен, с огромными бирюзовыми глазами и темным крылом волос, постоянно падающим на лоб, но не скрывающим его радостного и оживленного лица. Он никогда не станет красавцем, но всегда будет отличаться привлекательностью и живостью.
— Да, — отозвался отец. Он не столько смотрел в иллюминатор, сколько искал кого-то на станции — возможно, инопланетянина, которые так часто бывали здесь.
Руки юноши сжались на раме иллюминатора.
— Я хочу быть пилотом, отец, — внезапно произнес он. — Так хочу, что не могу сдержаться.
Бизнесмен в изумлении взглянул на сына.
— Неужели?
— И всегда этого хотел, — юноша поднял голову. — Поэтому ты поступил правильно, отдавая меня.
Подбородок мужчины дрогнул.
— Рэндолл, я… я не отдавал тебя…
— Тогда продал. Меня — за новые методы захоронения отходов и очищения. Это спасет твой бизнес, это поможет Земле, а у меня есть шанс добиться того, о чем я мечтаю.
Сделка не была столь конкретной, но отец не стал разочаровывать сына. Он смутился.
— Не знаю… я действительно не знаю, что они хотят от тебя. Они говорили о летной школе, но…
Лицо Рэндолла осветилось медленной, широкой улыбкой. Бизнесмен при виде этой улыбки вспомнил о своей жене — ради нее он мог бы повернуть не только саму землю, но и солнце.
— Они не этого хотят от меня, — объяснил юноша. — Этого хочу я сам. И они дадут мне все — звезды, солнца и планеты. Ничуть не меньше, — и он повернулся, глядя на родную планету.
Спустя долгую минуту отец обхватил сына за плечи, и они застыли молча, ни словом не упоминая о прощании.
Глава 19
Резкий настойчивый звук пронзил его забытье. Палатон заставил себя очнуться от грез, столь же глубоких, как темная вода, затягивающих и влекущих его за собой. Он вынырнул в сознание и проснулся в кабине корабля-эскорта. Мгновение он лежал, прижавшись щекой к пульту, ничего не понимая. Затем звук — предупреждение о том, что кончается топливо — повторился.
Он протер глаза. Зудящий звук неприятно отдавался у него в голове, и Палатон оглядел панель, желая побыстрее выключить сигнал. Но затем важность сигнала заставила его выпрямиться, и он уставился на приборы.
Он еще был жив и рад этому, несмотря на острую боль, которая распространялась от запястья к плечу и груди. Он был жив и стыдился этого, потому что погубил четыре сотни жизней. Вездесущий Боже, ему не следовало сейчас бороться за собственную жизнь, но иначе он поступить не мог. Если удастся сообщить в Союз о провале миссии, тот примет решение о высылке новых кораблей.
Чтобы сделать это, необходимо выйти из Хаоса. Ему необходимо пробиться, неважно, что ждет впереди, и послать сообщение. А затем корабль будет медленно лететь в никуда, пока системы не прекратят работу или пока он не наткнется на метеорит, хотя скорее всего окажется в открытом космосе, совершенно не зная, где очутился и есть ли какая-нибудь обитаемая система в пределах досягаемости. И если он собирался пробиться из Хаоса, делать это надо именно сейчас, пока на корабле осталось хоть немного топлива.
Скрюченной от боли правой рукой он дотянулся до черного ящика, набрал команды и запустил их. Корабль ответил немедленно, ускорение отбросило Палатона назад, в кресло, и он застыл, с трудом переводя дыхание и не желая умирать.
Забавно, думал он, что мысль о полете до сих пор стоит на первом месте в его голове, пока не пришло время выбирать между полетом и жизнью.
Щит раздвинулся, когда корабль на огромной скорости вылетел из Хаоса и вернулся в реальный космос, а Палатон обнаружил, что смотрит в бархатную черноту на внешних границах системы звезды типа G. На пульте управления замигали индикаторы.
Он оказался не просто в космосе — оказался в пределах обитаемого космоса, по которому разносились переговоры рейсовых кораблей. Он удачлив, как дитя, как говорят чоя. Выбрав частоты Союза, он записал сообщение о провале миссии и запрограммировал его повторение, умолчав о собственной судьбе — она и так станет понятна любому, кто услышит сообщение. Если он останется в живых, то его спишут в отставку — конечно, если он не сможет подтвердить свое звание.
При невропатии такой надежды не было — последние крохи этой надежды сгорели, как нервы, образующие его бахдар и помогающие его работе. Палатон больше не был тезаром. Но, по крайней мере, он был жив.
Сигналы радиомаяка послышались от четвертой планеты. Палатон понял, что она обитаема, хотя
