Небольшой платяной шкаф был открыт. Там лежали сложенные брюки и вязаные кофты, отглаженные рубашки, нижнее белье и носки. На вешалке висела темно-синяя ливрея с позолоченными кистями на эполетах и блестящими латунными пуговицами. Около шкафа стояли начищенные до блеска кожаные ботинки.
На полу валялись газеты и журналы. Около кровати стояла маленькая тумбочка с лампой. На ней была оставлена книга «История венского хора мальчиков» на английском языке.
— Этот человек жил здесь? — спросил Эрленд, оглядываясь по сторонам. Они с Элинборг вошли в комнатушку, а Сигурд Оли и директор остались стоять на пороге. Внутри больше не было места.
— Мы выделили ему уголок, — смущенно ответил директор, отирая пот со лба. — Он с незапамятных времен у нас работал, еще до того, как я занял свой пост. Он был швейцаром.
— Когда его нашли, дверь была открыта? — задал вопрос Сигурд Оли, старательно изображая официальный тон, чтобы сгладить впечатление от несерьезной песенки.
— Его обнаружила горничная. Я попросил ее дождаться вашего прихода. Она в кафетерии для персонала, — ответил директор. — Можете себе представить, в каком она шоке, бедняжка!
Директор старался не глядеть в комнату.
Эрленд подошел к телу и внимательно осмотрел рану. Он не мог определить, какой именно нож стал причиной смерти этого человека. Инспектор поднял глаза. Над кроватью висела старая пожелтевшая киноафиша с Ширли Темпл, прикрепленная скотчем за уголки. Эрленд не смотрел этот фильм. Он назывался «Маленькая принцесса». Афиша была единственным украшением в комнате.
— Кто это? — спросил Сигурд Оли, с порога разглядывая афишу.
— Здесь же написано — Ширли Темпл, — ответил Эрленд.
— Нет, я не об этом. Кем она была? Она уже умерла?
— Кто такая Ширли Темпл? — изумилась Элинборг непросвещенности Сигурда Оли. — Ты не знаешь, кем она была? Не ты ли учился в Америке?
— Это голливудская звезда? — допытывался Сигурд Оли, не сводя глаз с афиши.
— Она стала знаменитой в детстве, — сухо заметил Эрленд. — Ее звезда закатилась рано, так что в каком-то смысле она действительно умерла.
— Ничего не понял, — озадаченно протянул Сигурд Оли.
— Вундеркинд, — заключила Элинборг. — Мне кажется, что она еще жива, но точно не помню. Она была как-то связана с Организацией Объединенных Наций.
Эрленд вдруг осознал, что в комнате почти нет личных вещей. Он осмотрелся и не увидел ни книжных полок, ни дисков, ни компьютера, ни радио, ни телевизора. Ничего, кроме письменного стола со стулом и койки с застиранной наволочкой и грязными простынями. Каморка напоминала тюремную камеру.
Эрленд вышел в коридор и вгляделся в темноту тупика. Ему почудился легкий запах гари, как будто кто-то чиркал в этом мраке спичками, чтобы осветить себе путь.
— А что там, в конце коридора? — спросил он у директора.
— Ничего, — ответил тот, подняв глаза к потолку. — Тупик. Надо поменять лампочки. Я займусь этим.
— Он здесь долго жил, этот человек? — осведомился Эрленд, снова пройдя в комнату.
— Не знаю. Он же пришел еще до меня.
— То есть когда вы заняли пост директора, он уже жил здесь?
— Ну да.
— Получается, он прожил двадцать лет в этой берлоге?
— Именно так.
Элинборг посмотрела на презерватив.
— Во всяком случае, он занимался безопасным сексом, — заметила она.
— Не таким уж и безопасным, как оказалось, — фыркнул Сигурд Оли.
В этот момент появился районный медик в сопровождении гостиничного служащего, который тут же ушел обратно по коридору. Врач был весьма упитан, хотя не шел ни в какое сравнение с директором отеля. Он протиснулся в каморку, и Элинборг, видя, как ему там неудобно, поспешила выйти в коридор.
— А, Эрленд! Приветствую, — поздоровался медик.
— Ну, что скажешь? — отозвался инспектор.
— Сердечный приступ, но мне надо получше его осмотреть, — пошутил медик, известный своим черным юмором.
Эрленд взглянул на улыбающихся Сигурда Оли и Элинборг.
— Ты можешь сказать, когда это произошло? — обратился Эрленд к врачу.
— Совсем недавно, буквально в течение последних двух часов. Тело только-только начало коченеть. А его «оленей» вы поймали?
Эрленд вздохнул.
Медик поднял руку.
— Я выпишу свидетельство о смерти, — объявил он. — Потом можете отправлять его на Баронскую улицу.[4] Пускай там делают вскрытие. Как говорится, за удовольствие надо платить, — добавил врач, осматривая труп. — Он получил его в двойном объеме.
— В двойном объеме? — недоуменно переспросил Эрленд.
— Удовлетворение, я имею в виду, — уточнил медик. — Фотографировать будете вы, ведь так?
— Мы, — подтвердил Эрленд.
— Такие фотки будут неплохо смотреться в его семейном альбоме.
— Сдается мне, что никакой семьи у него и нет, — отозвался Эрленд, оглядываясь по сторонам. — Ну что, ты закончил? — спросил он, желая поскорее отделаться от этого юмориста.
Врач кивнул, выполз из комнаты и исчез в коридоре.
— Может быть, стоит закрыть отель? — предложила Элинборг и посмотрела на директора, начавшего опять пыхтеть. — Закрыть входы и выходы, опросить всех служащих и всех приезжих. Запретить вылеты. Задержать корабли в порту…
— Боже милостивый, — запричитал директор, сжимая носовой платок и обратив умоляющий взгляд на Эрленда. — Ведь он был просто швейцаром!
Мария и Иосиф никогда не получили бы здесь приюта, подумалось Эрленду.
— Эта… это… безобразие не имеет ничего общего с моими клиентами, — заявил директор, даже задохнувшись от возмущения. — Ведь у нас в подавляющем большинстве иностранцы, а также жители других районов страны, граждане с положением, моряки и вообще люди подобного рода. Никто из них не мог иметь никаких дел со швейцаром. Никто. Это второй по величине отель Рейкьявика. В праздничные дни он всегда переполнен. Вы не можете закрыть его! Просто не имеете права!
— Мы вправе его закрыть, но не будем этого делать, — ответил Эрленд, пытаясь успокоить директора. — Но я думаю, нам все же придется опросить некоторых постояльцев и большую часть персонала.
— Благодарю, господи, — успокаиваясь, произнес директор.
— Как звали этого человека?
— Гудлауг, — сказал толстяк. — Ему было, по-моему, около пятидесяти. И вы правы насчет семьи, мне кажется, у него никого не было.
— Кто навещал его здесь?
— Не имею ни малейшего представления, — вздохнул директор.
— Замечали ли вы странности в поведении этого человека?
— Да нет.
— Кражи?
— Нет. Ничего подобного.
— Жалобы?
— Нет.
— Ничего такого, что могло бы прояснить ситуацию?
— Нет, насколько мне известно.
— Может быть, в отеле он был с кем-нибудь не в ладах?
