трогательное в неторопливой поступи шестидесяти животных, навьюченных свитками и шествующих по освещенной луной пустыне. Синдэ вдруг почувствовал странную щемящую печаль, смешанную с тихой радостью, возможно оттого, что он скитался по приграничным землям столько лет ради одной этой ночи…
Наконец караван добрался до притока реки Дан. Здесь вода тоже была скована льдом, но погонщики не стали переходить на другой берег: дорога, бежавшая вдоль притока, должна была привести их прямо к Пещерам тысячи будд.
Они прошли около трех ли. Пронизывающий ледяной ветер становился все злее, закручивал песчаные вихри. В темноте люди не видели их – лишь ощущали, как песок жалит щеки, бьет в глаза. При каждом порыве ветра верблюды поворачивались боком, продвижение каравана вперед замедлялось. К тому времени, когда они достигли наконец подножия гор Минша, где находились Пещеры тысячи будд, Синдэ так замерз, что его тело совсем потеряло чувствительность.
– Мы на месте! – Гуан, закутанный в тяжелую меховую накидку, поднес руку ко рту и пронзительно свистнул – верблюды остановились, погонщики спешились.
Синдэ посмотрел на гору, вздымавшуюся к небу прямо перед ним. Ее склон был испещрен бесчисленными большими и малыми отверстиями. В лунном свете поверхность горы отливала синевой, и только пещеры зияли черными провалами, словно пустые глазницы.
Караванщики немедленно приступили к разгрузке.
– Иди за мной! – приказал Гуан Синдэ и, отделившись от остальных, двинулся к занесенному песком подножию.
Им нужно было преодолеть каких-то десять – пятнадцать сяку, но подъем оказался нелегким, потому что слежавшийся песок не выдерживал веса и рассыпался под ногами. Гуан и Синдэ все же кое-как вскарабкались по склону и остановились у пещеры.
– Самая большая ниша, которую можно приспособить под тайник, находится здесь, справа от входа. На случай, если места не хватит, я подыскал еще четыре грота поблизости, пойдем покажу. – Гуан направился было дальше, но вдруг передумал. – Хотя нет, сейчас они тебе ни к чему… Слушай, я оставлю тебе человек десять, пусть помогут монахам перенести сюда сокровища, а мне надо за второй партией драгоценностей съездить.
Купец принялся спускаться. Синдэ решил, что осмотрит пещеры позже, и вслед за ним вернулся к стоянке каравана. Разгрузка уже была завершена, сундуки выставлены в два ряда на земле. Отобрав десятерых погонщиков и велев им подчиняться Синдэ, Гуан приказал остальным трогаться в путь. Он хотел увести с собой всех верблюдов, но Синдэ попросил оставить четырех ему. Сначала купец и слышать об этом не желал, потом все же согласился – на одного.
Когда караван исчез из виду, погонщики взялись разводить костер, а Синдэ и трое монахов поднялись к гроту, указанному Гуаном. Это был нижний уровень трехъярусной пещеры, судя по всему, одной из самых больших. Внутри, с левой стороны, стена была расписана изображениями бесчисленных бодхисаттв, которые в лунном свете, пробивавшемся снаружи, казались синевато-серыми, – вероятно, краски выцвели от времени, а может, ночь творила чудеса. Противоположная стена тонула в темноте, и фрески на ней невозможно было разглядеть, – очевидно, сама пещера была намного шире, чем входное отверстие. Один из монахов, стоявших рядом с Синдэ, сказал:
– Смотрите, там ниша!
В северной стене, ближе к полу, действительно зиял чернотой провал, только это была не ниша, а сквозная дыра два на пять сяку, через которую мог бы пролезть человек.
– Схожу на разведку, – вызвался самый молодой монах. Он присел, сунул в непроглядный мрак дыры сначала руку, затем голову и медленно исчез в темноте.
Некоторое время стояла тишина. Наконец монашек появился и доложил:
– Думаю, там можно спрятать свитки – внутри сухо и грот довольно просторный, но мне не удалось выяснить, какую он имеет форму и есть ли там боковые ходы в другие пещеры…
– У погонщиков должны быть факелы, – оживился Синдэ.
Монашек тут же выскользнул из пещеры и вскоре вернулся с двумя погонщиками, один из которых нес светильник – плошку с овечьим жиром. Все по очереди протиснулись через узкое отверстие в смежный грот, чтобы как следует его осмотреть. Грот оказался квадратным – десять на десять сяку, без боковых ходов, все четыре стены были покрыты росписями: среди деревьев со склоненными ветвями лицом к лицу стояли монахини и служители, на ветвях висели фляги с водой и торбы со съестными припасами; монахини держали большие опахала, а служители опирались на длинные посохи.
Синдэ решил, что это вполне подходящее место для сутр: здесь поместятся все буддийские свитки, которые они привезли, к тому же узкий вход будет легко замуровать. Он вышел из пещеры, созвал погонщиков и велел им приступать к работе. Трое получили задание вскрывать сундуки и доставать из них свертки с сутрами, остальные семеро должны были относить священные тексты в пещеру, а монахи – аккуратно выкладывать их в ряды. Синдэ пришлось пожертвовать безопасностью и открыть сундуки, потому что их не удалось бы протолкнуть в тесное отверстие в стене первой пещеры, а времени на то, чтобы расширить проем, у него не хватило бы – надо было спрятать все сутры, пока не вернулся Гуан.
Караванщики с драгоценным грузом не церемонились: двое поднимали сундук и бросали его на землю, чтобы расколоть, или молотили по нему палками и камнями.
Семеро погонщиков без устали входили в пещеру со свитками и возвращались, Синдэ помогал им. Свертки были разные: большие и маленькие, тяжелые и не очень. Прижимая к груди священные тексты, люди друг за другом карабкались по зыбкому песчаному склону, протискивались через узкий проем в потайной грот, передавали свою ношу монахам и шли за новой охапкой свитков. Погонщики молчали, сосредоточившись на работе, – ни ругани, ни зубоскальства, ни праздной болтовни, словно они выполняли поручение самого Будды. Все устали, хотели спать, двигались очень медленно, однако в их однообразных, слаженных движениях чувствовалась сила и целеустремленность. Число свитков достигало десятков тысяч.
Постепенно гора сундуков таяла, рядом с ней росла груда сломанных досок. Наконец вся пещера заполнилась свитками, осталось только маленькое свободное пространство возле отверстия. Монахи вылезли наружу. Синдэ занял их место в гроте, вытащил из-за пазухи список «Сутры сердца» и в полной темноте положил его на гору свитков. Вот и все. Он вдруг ощутил пустоту в душе, словно только что бросил труд всей своей жизни в океан, и в то же время умиротворение. Дело закончено. В сердце Синдэ воцарился покой.
– Остается только замуровать вход, – со вздохом облегчения объявил он, выбравшись из грота.
Монахи взяли эту обязанность на себя. А Синдэ решил вернуться в город. Погонщики сложили из разломанных сундуков костер и улеглись вокруг него спать. Синдэ постоял немного у огня, раздумывая, ехать одному или позвать их с собой. В конце концов он выбрал последнее, рассудив, что опасно оставлять монахов с этими приспешниками Гуана – вдруг купец дал им приказ убить свидетелей.
Разбудив погонщиков, Синдэ велел им собираться в путь. У них был только один верблюд, и Синдэ залез на него, а погонщикам пришлось идти пешком. Сначала они возроптали, но потом все же подчинились – ведь за работу хозяин посулил им щедрое вознаграждение, да и с этим ханьским грамотеем он разговаривает на равных, так что лучше уж выполнять его распоряжения.
Когда Синдэ вернулся в город, солнце уже стояло высоко. Он наведался в штаб у северных ворот и обнаружил, что, кроме часовых, все воины, в том числе рубака с заячьей губой, остававшийся за старшего, крепко спят. Сам Синдэ не спал две ночи подряд и совершенно выбился из сил, но он заставил себя пойти на площадь, где по уговору должен был ждать Гуан. Ни Гуана, ни его людей там не оказалось, и нетрудно было догадаться, куда мог направиться жадный купец. Оставив погонщиков на площади, Синдэ поспешил во дворец. У ворот не было даже стражи. Хоромы правителя Цао опустели.
Синдэ на всякий случай решил заглянуть в зал, где в прошлый раз видел Яньхуэя, и, не особенно надеясь на ответ, крикнул у закрытых дверей:
– Ваше высокопревосходительство!
– Кто там? – тотчас отозвался Яньхуэй.
– Так вы еще здесь! – Синдэ вошел в зал.
– А где мне быть? – проворчал Яньхуэй, как и прежде восседавший на кресле.
