закончится приватная беседа О-Ити и Нобухико. Ещё вчера она горячо надеялась, что всё военное могущество и вся власть клана Ода сосредоточатся в руках Кацуиэ Сибаты, теперь же никак не могла унять в душе тревогу при мысли о том, что надо доверить этому воину жизнь матери, сестёр и свою собственную. Конечно, если мать откажется заключить с ним союз, их положение станет ещё более шатким, а будущее — туманным, и всё же Тяте мерещилась смутная опасность в том, чтобы связать свою судьбу с судьбой Кацуиэ Сибаты. Девушка и сама не сумела бы сказать, чего именно боится, просто на неё накатило дурное предчувствие — в точности как в тот миг, когда она узнала, что Такацугу воспользовался смутой, воспоследовавшей за самоубийством Нобунаги, и бросился отвоёвывать свои владения.
Нет, определённо, связываться с Кацуиэ Сибатой — ошибка, неверный путь. У Тяти не было ни одной более или менее весомой причины так думать, ни единой крупицы сведений, на основании которых можно было бы усомниться в воинской доблести этого мужчины. Просто на подсознательном уровне будущее в компании Кацуиэ Сибаты казалось ей сумрачным и холодным. Точно так же несколькими днями раньше, стоя перед Хидэёси Ха-сибой, она уловила исходившее от него ощущение надёжности и света, а Кацуиэ был, как ей почудилось, окружён странным ореолом трагедии. Возможно, увидев внутренним зрением благоприятную ауру Хидэёси, она невольно сгущает краски вокруг его противника? Как бы то ни было, ясно одно: что-то заставляет её противиться союзу матери с Сибатой. Но ни матери, ни сёстрам она не сможет внятно объяснить, что у неё на сердце…
В своё время Тятя невольно сравнила для себя поведение своего двоюродного брата Такацугу и Удзисато Гамоо после смерти Нобунаги Оды. И в первом и во втором случае предчувствия её не обманули. Поступок Такацугу действительно оказался преждевременным и безрассудным, а Удзисато в выборе пути не ошибся.
Тятя остановилась под старым вязом в самой глубине сада, куда до сих пор не отваживалась забредать в одиночестве ночной порой. В дали пульсировали пятна света — это фонарики горели в гостиной, но силуэты матери и сестёр она различить не могла, только слабые огоньки, отважно вступившие в поединок с мраком.
От матери Тятя узнала, что Удзисато Гамоо присутствовал на дневном совете. И сейчас ей в голову пришла мысль встретиться с ним, чтобы попросить о помощи. Молодой воин, заменивший на совещании вассалов дома Ода своего отца, казался ей в тот момент самым могущественным и заслуживающим доверия человеком. Ну конечно же! Кто ещё распишет ей все за и против союза матери с господином Сибатой?
Она вернулась в гостиную. Сёстры всё ещё сидели там — заметно взвинченные. Как ни гнала их О- Ити спать, они наотрез отказались её покинуть, сославшись на то, что просто не в состоянии сомкнуть глаз.
Назавтра Тятя ещё до полудня озаботилась отправить посланника к Удзисато. Если у господина Гамоо найдётся свободное время, она бы очень хотела повидаться с ним; он может зайти на женскую половину, она, Тятя, сама готова нанести ему визит — остаётся только известить её о том, где господину Гамоо будет удобнее встретиться.
Посланник вскоре вернулся с ответом: военный совет закончился ещё накануне, у Удзисато нет никаких обязательств, и он сию же минуту заглянет к ней.
Тятя спешно велела прибрать в павильоне, которым они с матерью раньше не пользовались, и уселась там ждать Удзисато.
Молодой воин явился в походном платье и при оружии. Пришёл один, без сопровождающих. Тятя встретила его у входа в павильон. Глядя на старого знакомого, она заметила, что в его манере держаться и разговаривать появилось больше солидности и достоинства. Теперь, в свои двадцать семь или двадцать восемь лет, Удзисато уже не был похож на молодого воина — он выглядел опытным полководцем.
— Рад вас видеть в добром здравии. Мне надлежало самому подумать о том, чтобы нанести вам визит, но цель моего пребывания в замке была столь важна, что я уж было собрался в обратный путь, дабы передать отцу постановление совета, когда неожиданно подоспело ваше приглашение, — сказал Удзисато, усевшись на выходящей в сад энгаве в официальной позе — спина прямая, ладони на коленях.
Извинившись за то, что позволила себе дерзость побеспокоить его, Тятя поведала о брачном предложении и спросила, что он об этом думает.
— Мне остаётся лишь поздравить вас со столь отрадным событием, — проговорил Удзисато.
Тятя ждала продолжения, но он молчал. Тогда девушка осмелилась уточнить:
— Так вы находите этот союз благоприятным?
— Это отрадное событие. Покойный властелин непременно возрадовался бы союзу своей сестры с воином столь отважным, как господин Сибата, который к тому же возьмёт на себя заботу о вас и ваших сёстрах.
Тяте в этом ответе почудилась некоторая натянутость. Как будто Удзисато о чём-то умалчивал.
— Ходят прискорбные слухи о разногласиях между господином Сибатой и другими вассалами моего покойного дяди, его превосходительства Нобунаги…
— Эти слухи совершенно беспочвенны. Как раз вчера мы поклялись объединить силы и плечом к плечу встать на защиту нашего юного господина Самбосимару.
— Но что нас ждёт в будущем?
— Если в будущем вспыхнут распри между вассалами, ничего более прискорбного для клана Ода, действительно, и придумать нельзя. Я, впрочем, убеждён, что этого не случится.
— Господин Гамоо, вы одобряете союз моей матери с господином Сибатой? — Тятя сделала ещё одну попытку выяснить истинное мнение воина.
— Для дома Ода это большое счастье.
Девушка и не думала сдаваться. Вперив взгляд в Удзисато, не шевелясь и не моргая, она принялась осыпать его вопросами, и с каждым словом лицо самурая становилось всё суровее. Тятя не ожидала таких формальных, ничего не значащих ответов от человека его склада. Да и опытный полководец едва ли позволил бы себе быть столь оптимистичным. Послушать Удзисато, так дому Ода отныне ничто не угрожает! Но ведь никто на свете, и уж тем более он, не может верить в подобную чушь!
И снова сердце Тяти обожгло странное чувство враждебности по отношению к молодому полководцу, с таким просчитанным спокойствием и благоразумием отвечающему на её вопросы. Быть может, это необходимость участвовать в военном совете заставила его превратиться в существо, лишённое простых человеческих эмоций; в таком случае подобное поведение — не что иное, как свидетельство незаурядного ума. Однако Тятя, поначалу растерявшаяся и заробевшая в присутствии этого мужчины, который даже не дрогнул под огнём её вопросов, теперь уже не могла сдержать раздражения. Отринув всякую надежду вызвать Удзисато на откровенность, она сменила тему беседы, заговорив о своём двоюродном брате:
— Я слышала о некоторых досадных обстоятельствах, в возникновении коих повинен господин Кёгоку…
Неужели почудилось или Удзисато действительно вздохнул с облегчением?
— Господин Кёгоку — человек смелый, — кивнул он.
— Будь у него хоть капля вашего благоразумия, он никогда бы не осмелился совершить поступок, оказавшийся большой ошибкой, — не без иронии заметила Тятя. — Любопытно, что с ним теперь? Если, конечно…
Она не успела высказать страшную догадку, которая вот уже много дней терзала её воображение, — Удзисато так громко расхохотался, что девушка вздрогнула.
— Вы имеете в виду: если, конечно, он не совершил сэппуку?
— Да…
— Полно вам! Дражайший Такацугу не из таких. Он будет жить — ради того чтобы вернуть былое могущество клану Кёгоку, и скорее уж отдаст руку или ногу, нежели откажется от своей цели. Им руководит странного свойства смелость, почти одержимость, которая растворена в крови всех Кёгоку из провинции Оми.
Эти слова Удзисато озадачили девушку. Быть может, вот он, ключ к характеру Такацугу? А она-то думала, что, потерпев поражение, кузен направил свой меч против самого себя — что ещё мог сделать отважный двадцатилетний воин, порывистый и преисполненный мрачной решимости, тот, кого она знала? Но, примерив к образу пылкого юноши стремление любой ценой возвеличить свой клан — то, о чём только что говорил Удзисато, — Тятя всё поняла. Только одержимость идеей вернуть дому Кёгоку былую славу
