Мать была права. Единственное выражение отцовского лица, которое она, Тятя, действительно любила, он перенял от Хисамасы — выражение непреклонной воли. А мать Хисамасу ненавидела, поскольку считала его истинным виновником гибели клана.
— Если бы только твой дед не поставил во главу угла долг перед Асакурой!
В этом, по мнению госпожи Одани, и крылась причина трагедии, постигшей их семью. Девочка, конечно, не могла разобраться во всех перепитиях той истории, но чувствовала — хоть и сама не знала почему, — что ей ближе позиция деда.
Наконец портрет был завершён и поднесён вдове в начале лета. Нагамаса был изображён сидя, в высокой шапке-эбоси, указывающей на его высокое положение, и в церемониальных одеждах из чёрного льна. Широкий разрез глаз, разметавшаяся борода затеняет дородные щёки и тонкую верхнюю губу… Это был портрет отважного и благородного воина.
— Правда же, замечательно? — восклицала О-Ити, показывая его дочерям.
Нагамаса и впрямь выглядел как живой, и Тяте впервые за долгое время почудилось, что добрый и нежный отец снова совсем рядом. Однако, вглядевшись повнимательнее, она обнаружила, что в его облике чего-то не хватает. Перед глазами встало лицо дяди Нобунаги. С тех пор как дамы из клана Асаи нашли приют под крышей Киёсу, военачальник лишь однажды нанёс им визит. Все они тогда почтительно склонились перед своим властелином, и Тятя слышала, как он обратился к её матери со скупыми словами утешения.
Несмотря на кратковременность встречи, худое лицо Нобунаги, увиденное в тот день Тятей впервые, оставило в памяти девочки яркое воспоминание. Маленькие глазки с пронзительным взглядом, крупный нос, поджатые губы, заострённый подбородок произвели на неё неизгладимое впечатление. Внутренняя сила проступала в лице военачальника куда отчётливее, чем в лице её отца и даже деда. Неудивительно, что этот могущественный и властный человек их уничтожил.
Сравнивая портрет отца с обликом Нобунаги, глубоко врезавшимся в память, Тятя отчётливо понимала: в портрете отсутствует что-то очень важное, но никак не могла определить это «что-то». И задыхалась от разочарования, тоски и смутно закипавшего гнева. Она ещё не знала, что ей самой предстоит вступить в противостояние с безжалостным военачальником, заклятым врагом и испытать при этом сложные чувства, отличные от тех, что мучили её мать. Не знала девочка и того, что в семье она больше, чем кто-либо другой, была похожа на своего дядю.
Осенью 2-го года Тэнсё, вскоре после поминального обряда, сопровождавшего первую годовщину смерти Нагамасы и справленного тайком в покоях замка Киёсу, Тятя познакомилась с Тасуко и её младшими братьями — Такацугу и Такатомо Кёгоку.
О-Ити, опасавшаяся, что поминальную службу по её супругу Нобунага воспримет как вызов, действовала с особой осторожностью. Неизвестно, о чём шла речь на переговорах, однако в итоге Нобунага лично прислал ритуальные дары в память о покойном, примеру своего господина последовал и Нобуканэ, хозяин Киёсу. При этом обряд был проведён в строжайшей тайне, в присутствии узкого круга посвящённых. Настоятель Бодайдзи, фамильного храма Нагамасы, по всей видимости, тоже убоялся гнева Нобунаги, поскольку отрядил на церемонию только двух молодых монахов, да и те тотчас удалились, едва закончив читать сутры. Странная это была церемония. Ни один из её участников по молчаливому соглашению ни разу не упомянул имени покойного, в честь которого и совершался ритуал.
Через несколько дней после поминовения пришла весть о прибытии двух братьев и сестры из дома Кёгоку. Прослышав о том, О-Ити, сидевшая на энгаве, подняла голову, и на её лице отразились смешанные чувства. Трое детей, родившихся от брака старшей сестры Нагамасы и воина из клана Кёгоку, приходились ей племянниками. Но отношения между домами Асаи и Кёгоку были куда сложнее тех, что устанавливаются у обычных семей, соединённых брачными узами. Род Кёгоку имел долгую и славную историю. Уроженцы провинции Оми, его представители издревле владели этими землями и в эпоху Муромати[19] были первыми в четвёрке знатных домов, родственных сёгунам и занимавших самое высокое положение в воинской иерархии. Помимо Кёгоку, в четвёрку входили Ямана, Иссики и Акамацу. Случилось так, что Нагамаса в своё время убил Такаёси, отца этих детей, и захватил его владения. Таким образом, прошлое превращало Асаи и Кёгоку в заклятых врагов.
О-Ити знала, что её племянники, наследники рода Кёгоку, ведут нищенскую жизнь в резиденции, выстроенной неподалёку от Одани, но со времён падения замка вестей от них не получала. И вдруг сегодня, год спустя после смерти Нагамасы Асаи, они хотят нанести ей визит здесь, в месте её заточения…
— Приведите их, — бросила О-Ити человеку, известившему её о прибытии Кёгоку, и поделилась новостью с тремя дочерьми, которые играли в саду.
Тяте нередко доводилось слышать о клане Кёгоку. О том, что он имеет определённое отношение к Асаи, девочка не догадывалась, но знала, что речь идёт о семействе даймё провинции Оми, некогда знаменитом и влиятельном, а ныне пришедшем в упадок. Это имя — Кёгоку — звучало для неё как-то особенно, обладало таинственной властью, которой не было ни у одной другой благородной самурайской фамилии, оно пробуждало в её душе уважение, смешанное со страхом и приправленное печалью, странной печалью, как будто тянешь руки к манящей вершине, понимая, что она никогда не будет достигнута.
Первым в покои, где гостей ожидала О-Ити с дочерьми — Тятей, сидевшей по правую руку от неё, и младшими девочками по левую, вошёл Такацугу, юный глава семьи Кёгоку. Слегка поклонившись в знак почтения, он направился к дзабутону[20] в самой глубине покоев, расправил складки парадных хакама[21] и сел, выпрямив спину, лицом к раздвинутым сёдзи[22], открывавшим вид на сад. Это был худенький красивый юноша с очень бледной кожей. Из-за высокого роста и повадки зрелого мужчины он казался старше своих двенадцати лет. Следом за ним появилась тринадцатилетняя Тасуко, ведя за собой так, словно хотела защитить, маленького Такатомо, которому было пять лет.
Тятя внимательно смотрела, как девушка проходит по циновкам и садится. У Тасуко была такая же хрупкая стройная фигурка, как у Такацугу. Усевшись, трое детей поприветствовали двоюродных сестёр и тётушку, с удивительной слаженностью и единодушием, будто по команде, опустив ладони на татами и поклонившись. Такацугу спокойно и уверенно назвал своё имя, представил сестру и брата. Тятя между тем не отрывала взгляда от Тасуко. Подобную невежливость она демонстрировала не впервые — уже давно взяла себе за правило выбирать на многолюдных церемониях среди присутствующих какую-нибудь особу, раздразнившую её любопытство, и не сводить с неё глаз. Тасуко в светло-зелёном кимоно с широким алым поясом сидела неподвижно, слегка склонившись вперёд. Белокожие руки, полусжатые в кулачки, покоились на татами. Пряди по обеим сторонам лица были подстрижены так, что открывали щёки, сзади волосы чёрным блестящим потоком ниспадали до талии. Вдруг она выпрямилась, но даже не покосилась в сторону Тяти и на протяжении всей аудиенции либо опускала очи долу, либо безмятежно смотрела в сад.
Тятя же с дерзостью, совершенно непозволительной для восьмилетнего ребёнка, продолжала таращиться на кузину, преодолевая почтительный трепет, который испытывала в глубине души. Ни по происхождению, ни по воспитанию она не могла сравниться с княжной из прославленного клана Кёгоку и видела в двоюродной сестре существо высшего порядка.
Звонкий смех, какого Тятя ни разу не слышала со дня прибытия в Киёсу, внезапно фейерверком взорвался в покоях. Она наконец оторвала взгляд от кузины и уставилась на юношу, который сидел выпрямив спину и расправив плечи, как взрослый; ладони, упёртые в татами, скрывались под широкими складками хакама. Взгляды детей встретились.
— Сколько же лет сейчас моей двоюродной сестрице? — сорвался с красных, как у девчонки, губ Такацугу вопрос.
Вместо Тяти ответила О-Ити. Тятя пришла к выводу, что кузен у неё слишком уж любезен и ужасно хочет понравиться, не годится так себя вести наследнику благородного дома Кёгоку. Что до младшенького, Такатомо, он тихонько сидел между братом и сестрой, поглядывая вокруг с некоторым удивлением, словно впервые оказался в подобной обстановке, и тем не менее был единственным из Кёгоку, кто проявлял своего рода врождённую бесстрастность, подобающую отпрыску именитого семейства, переживающего не лучшие времена.
В тот же день все трое Кёгоку покинули замок Киёсу, коротко переговорив с тётушкой наедине. После их отъезда О-Ити сказала дочерям, что их двоюродные братья и сестра, наверное, какое-то время поживут с ними, в том же крыле замка, и что Такацугу в ближайшем будущем предстоит поступить на службу к
