– Друзья, – ответил низкий мужской голос.
– У меня нет друзей, – пробормотала я, холодея.
– Ошибаешься, – в голосе слышалась улыбка. – Не бойся. Мы – с добром.
Сначала я увидела огромный букет роз, а потом – сверкающую лысину и такие же сверкающие тёмные очки Кельца. А за плечом у него – белобрысые вихры Змея. Не спрашивая разрешения, Кельц вошёл, окидывая взглядом обстановку. Прошёлся по комнатам, заглянул в спальню и увидел конструкцию из простыни.
– Вовремя мы пришли, – хмыкнул он и вручил мне розы.
Кажется, он любил чай, вспомнилось мне. Я бросилась на кухню заваривать, а охотники молча прошли следом и сели к столу.
– Рад застать тебя в добром здравии, – сказал Кельц. – Как с памятью? Не восстановилась ещё?
Забыв о чайной ложке, я вытряхнула заварку в чайник прямо из пачки.
– Восстановилась недавно. Вы – Александр Кельц, я помню. А это – Змей.
– Это хорошо, – кивнул Кельц.
Чай заварился, я разлила его по чашкам. Гости молчали, я тоже не знала, что сказать. Но потом у меня созрел вопрос, а точнее, догадка:
– Так это всё – вы? Эта квартира, деньги... Это вы привезли меня сюда?
Охотники переглянулись.
– Нет, не мы, – ответил Кельц. – А ты что, не догадываешься, кто?
От волнения, недоумения и тревоги у меня заныло в животе.
– Нет... Я не знаю.
Это было не совсем правдой. Я просто не могла поверить в другой ответ.
– Всё ты знаешь, – сказал Змей. – И ты не ошибаешься.
– То есть... это квартира Аиды? – пробормотала я.
– Да, – кивнул Кельц. – Правда, она никогда не жила здесь. Пришлось поселить тебя тут, потому что в твоём подъезде взорвался газ. А почему тебя так удивляет, что Аида заботится о тебе?
– Я... Я думала, она ненавидит меня... Господи. – Меня начинало трясти.
– Ненавидит?! – изумился Змей. – Хотел бы я, чтоб меня так «ненавидели»! Ты знаешь, что она с собой сделала, чтобы вытащить тебя из сумрака? Чтобы он отдал тебя, она практически стала вампиром – тем существом, которых когда-то истребляла. Принесла в жертву свою человеческую суть, потому что сумрак просто так ничего не отдаёт. Если это ты называешь «ненавидеть», то объясни мне тогда, что, по-твоему, означает «любить»!
Да, вечер знал, как меня спасти. И довести до грани обморока – тоже.
– Ну-ка, пей.
Мне дали выпить несколько глотков чая, побрызгали холодной водой, а Змей знал массажные точки, которые заставляют организм встряхнуться. Его ловкие и твёрдые, как железо, пальцы волшебным образом вернули мне нормальное самочувствие, хоть и сделали чуть больно.
– Но почему она тогда... Почему прячется от меня?
– А ты сама не можешь понять? – покачал блестящей головой Кельц. – Она не уверена, что ты примешь её такую, какой она стала. Потому и держится на расстоянии. А эти мысли, – он кивнул в сторону спальни, где висела петля из простыни, – ты брось. Зря она, что ли, такое с собой сотворила?
– Пожалуйста, не убивайте её...
Это всё, что я смогла сказать, перед тем как разреветься – неукротимо, до боли в груди и мучительно мощных судорог диафрагмы.
– Ну, всё, – усмехнулся Змей. – Это всерьёз и надолго.
Тяжёлая рука Кельца погладила меня по волосам, как маленькую.
– Хорошо, мы учтём твоё пожелание, – сказал он полусерьёзно, полушутливо.
Змей был прав насчёт «всерьёз и надолго»: я плакала, провожая охотников до двери, плакала, одеваясь и укладывая волосы, заливалась слезами, спускаясь по лестнице и хлюпала носом, стоя на остановке. Аида работала до восьми, а сейчас было полвосьмого. «Теперь ей не отвертеться от встречи», – думала я, сидя в маршрутке. Больше ей от меня не спрятаться – всё равно найду, обниму и не отпущу никогда.
Слёзы застилали мне глаза, когда я шла через дорогу к крыльцу с вывеской «Психотерапевт». Восемь ноль пять... «Неужели не успею?» – колотилось сердце. И тут же замерло и оборвалось: дверь открылась, и на крыльце появилась родная и знакомая фигура. Элегантный серый плащ, брючный костюм, стрижка под каре с удлинёнными передними прядями.
– Аида! – закричала я, замахав рукой.
Она обернулась. Визг тормозов и удар.
Кажется, у меня выросли крылья.
Звёздный шатёр над головой, горные склоны, цветущая поляна и костёр. Танцующее высокое пламя стеной разделяет меня и Аиду. За её спиной – мир, полный страданий, несправедливости, боли и агрессии. За моими плечами – сумрачный покой, серая бесчувственность и бесплотная тишина. Она хороша тем, что в ней нет боли, нет разочарований. Но и радости в ней нет. А в том мире, несмотря на всю его ярость и шум, есть любовь Аиды.
«Твоё прошлое не имеет для меня значения, – звучат в моей душе её слова. – Значение имеет только то, что есть сейчас. Ты – моя принцесса, вот что самое главное».
Что я выберу? Сумрачный покой без боли или мир, в котором счастье и страдание идут рука об руку? Мир, в котором есть смерть, но есть и воскрешение? Изумрудный свет тёплых глаз прогоняет бесчувствие сумрака, и натянутая между нашими сердцами струнка грустно поёт. Она зовёт меня туда, в тот мир, и я устремляюсь всей душой к Аиде.
«Придётся вытерпеть немного боли, – говорит та, протягивая мне руку. – Но я рядом и возьму половину боли себе. Иди сквозь огонь – ко мне».
Я тянусь к её руке, и пламя обнимает меня торжеством безумного страдания. Кости трещат, как дрова, кровь кипит, внутренности пекутся заживо, как картошка в золе. Бедная моя Аида, ведь она чувствует то же самое...
Но страдания не вечны. Горнило боли, опалив меня, остывает, и я остываю тоже – твёрдая, как клинок. Я спускаюсь по дорожке из солнечного света – прямо в объятия тихого осеннего утра.
Занавески на огромном, до самого пола, окне были раздвинуты, открывая мне вид на янтарные стволы сосен вдалеке, озарённые неярким, грустноватым солнцем. Моя грудь дышала, руки и ноги гнулись без боли, и мне хотелось лететь к этим соснам, чтобы спросить у них, знают ли они небесные секреты. Лёгкое оцепенение соскользнуло с тела, как прозрачное покрывало, и я села на кровати. Такое чувство, будто я попала в другой мир – солнечно-сосновый, но я знала, что это – дом Аиды. Здесь тихо, спокойно и безопасно, светло и уютно.
Аида стояла в дверном проёме, прислонившись головой к косяку. Она как будто стала чуть бледнее, или, может быть, это мне казалось из-за того, что на её лице не было косметики? Чёрная водолазка и узкие чёрные джинсы подчёркивали эту небольшую болезненность. Я протянула ей руку, и она, оторвавшись от косяка, подошла, села на край постели и прильнула к моим пальцам губами.
– Прости меня, Алёнка...
Я обняла её, зарывшись рукой в её волосы.
– Тебе незачем было прятаться, Аида. Я люблю тебя такой, какая ты есть. И буду любить какую угодно.
В её глазах светилась грустная нежность.
– Прости меня, принцесса. Это я немножко подкорректировала твою память... Стёрла из неё себя – вплоть до того момента, когда ты очнулась в моей квартире. Ты вернулась из сумрака, совсем ничего не помня, но меня ты увидела, хоть и не узнала. И я стёрла небольшой отрывок – о твоём возвращении и
