о регентстве. Регентом при двухмесячном младенце стал всесильный временщик Бирон, который получил титул «высочество», давал и подписывал от имени императора документы, которые обычно обнародуются при начале нового царствования.
Но став регентом, Бирон переменился в первые же дни. И хотя окружавшие видели по-прежнему грубого, заносчивого и самонадеянного вельможу, но уже не того Бирона, а явно растерявшегося человека, который будто бы потерял опору и не знает, что делать. Он начал с милостей: некоторых ссыльных вернул, другим смягчил приговоры, снизил подушный налог, но это уже не действовало. Недовольство вокруг временщика, не обладавшего к тому же ни государственным умом, ни способностью завоевывать симпатии, сгущалось. Смерть Анны Иоанновны поставила его лицом к лицу с дворянством и гвардейцами в столице. Видя всеобщее недовольство Бироном, решился действовать фельдмаршал и «столп империи» Б.К. Миних, не переносивший его.
Благоприятные обстоятельства для него наступили в два часа ночи. Фельдмаршал со своим главным адъютантом – полковником Манштейном – через незапертые задние ворота вошли во дворец и прошли в покои Анны Леопольдовны. После короткого разговора с ней Б.К. Миних вызвал караульных офицеров, которым правительница объявила, что решила арестовать Бирона. Фельдмаршал отобрал 80 человек и вместе с ними двинулся ко дворцу регента. Они беспрепятственно прошли через сад и поднялись в спальню Бирона. Мягкий ковер, покрывавший весь пол, заглушил шаги; приблизившись к кровати, больше похожей на большой ящик, фельдмаршал отодвинул полог. Свет ночника упал на бледное, тощее лицо Бирона, лежавшего рядом со своей дебелой супругой, полнота которой еще больше подчеркивала худобу герцога.
Офицеры схватили проснувшегося Бирона. Он стал отчаянно сопротивляться, но его повалили на пол и жестоко избили, а потом связали руки шарфом, рот заткнули платком и, закутав в одеяло, понесли к карете. Лакей, окаменевший от изумления, только широко раскрыл глаза и молча таращился на офицеров, в руках которых бился связанный регент. Так пал всесильный временщик Бирон, и падение его было встречено всеобщим ликованием.
9 ноября от имени императора Иоанна Антоновича был издан манифест, которым Бирон отстранялся от регентства, а правительницей с теми же полномочиями назначалась Анна Леопольдовна. Временно герцога вместе с семьей поместили в двух тесных кельях Александро-Невской лавры, которая по этому случаю была наполнена войсками. Сам Бирон отнесся к свершившемуся почти равнодушно, так как давно понял, что со смертью императрицы Анны Иоанновны потерял свою главную и единственную опору. Но его жена и дети, привыкшие к роскоши и царским почестям, были в отчаянии. Сыновья герцога, Петр и Карл, бесновались так, что по пути из родительского дворца в лавру их пришлось связать. В лавре они начали бить стекла и крушить мебель, и напрасно отец пытался говорить, что им ровно ничего не грозит, потому что у них есть большое состояние, хранящееся в надежных руках. Им разрешат уехать за границу, но юноши, унаследовавшие от отца буйный характер, ничего не хотели слушать. Они кричали, что отец погубил их, и требовали, чтобы им разрешили вернуться во дворец.
На следующее утро всю семью Бирона перевели в Шлиссельбургскую крепость. Бывшего регента везли в отдельной карете под особо строгим конвоем. На козлах и на запятках находились офицеры с заряженными пистолетами, по сторонам кареты ехали кавалеристы с обнаженными палашами. Герцог сидел, откинувшись на подушки и надвинув на глаза меховую шапку, чтобы его не узнали. Однако теснившийся на улице народ знал, кого везут, и осыпал пленника злобными насмешками. Когда карета выехала из Санкт-Петербурга, Бирон находился в полуобморочном состоянии, и в лодку на переправе его перенесли на руках.
Заключенный в Шлиссельбурге, курляндский герцог чувствовал и предвидел, что пощады ему не будет: он в свое время жестоко преследовал противников, и потому они расправятся с ним не менее сурово. Против Бирона выдвинули несколько обвинений «в безобразных и злоумышленных преступлениях» – крупных и мелких. Его обвиняли в обманном захвате регентства, намерении удалить из России императорскую фамилию, чтобы утвердить престол за собой и своим потомством, небрежении о здоровье государыни, в «малослыханных» жестокостях, водворении немцев, усилении шпионства и т. д. Следствие и суд длились долго, а в апреле 1741 года был обнародован манифест «О винах бывшего регента герцога Курляндского», который три воскресенья подряд читали народу в церквах. Сначала Сенат приговорил бывшего регента к смертной казни через четвертование, но Анна Леопольдовна заменила этот приговор на вечное заточение в Сибири – в небольшом городке Пелыме, находившемся в 600 верстах от Тобольска. Бирон был лишен всех чинов, всех знаков отличия и имущества.
От всех потрясений здоровье Бирона расшаталось, и ему была оказана всевозможная медицинская помощь. Следует отметить, что с ним самим и членами его семьи вообще обращались хорошо, и меры к отъезду в Сибирь были предприняты только тогда, когда он окончательно поправился. Задолго до появления ссыльных в Пелым был послан опытный архитектор, чтобы выстроить для них небольшое деревянное здание, обнесенное тыном, чертеж которого был составлен самим Б.К. Минихом[34]. С ссыльными приехали пастор, два лакея и две женщины-служанки. Для надзора за Бироном назначался офицер лейб-гвардии, которого ежегодно сменяли. Опальному герцогу и его семье определили приличное содержание, и даже дали хирурга – осужденного за убийство русского офицера. Хирургу сохранили жизнь только при условии сопровождать Бирона.
В Пелыме ссыльные пробыли год. Бирон всегда говорил, что царевна Елизавета Петровна освободит его из заточения. По восшествии на престол она действительно вспомнила о нем и распорядилась об освобождении всего семейства Биронов. Однако при дворе были люди, которые не желали возвращения герцога, и Елизавета Петровна, легко поддававшаяся влиянию, отменила свое распоряжение и даже объявила от своего имени и от имени своих преемников, что Бирон никогда не будет освобожден. А он тем временем уже выехал из Сибири, и ему приказали отправляться в Ярославль, где Бирон с семьей жил до конца царствования Елизаветы Петровны. Они пользовались известной свободой и даже благосостоянием, так как семье были предоставлены доходы с ее курляндских владений. Петр III по собственному побуждению вызвал к себе Бирона, который бросился к его ногам, благодарил за дарованную свободу и просил и впредь не оставлять его милостями. В краткое царствование Петра III бывший регент оставался в Санкт-Петербурге и жил в доме своего зятя, барона Черкасова.
Императрица Екатерина II написала Фридриху Августу II письмо, в котором сообщала, что спешит удовлетворить его частые ходатайства за герцога Бирона и только ожидает согласия сюзерена, чтобы восстановить того в герцогстве. Король, желая избежать дальнейших осложнений, предоставил разрешение данного вопроса самой императрице, и в 1761 году Бирон вернул себе титул герцога Курляндского.
Несчастный Иоанн Антонович
Падение Бирона мало отразилось на течении государственных дел России. На смену одним фаворитам явились другие, как и прежде шла глухая и ожесточенная борьба за власть, развернувшаяся на этот раз вокруг царственного младенца Иоанна Антоновича.
В ноябре 1741 года Елизавета Петровна решилась на государственный переворот. По одной из версий будущая императрица сама вошла в спальню правительницы Анны Леопольдовны. Ребенок проснулся, и кормилица отнесла его в караульную, где Елизавета Петровна взяла его на руки и ласково сказала: «Бедное дитя! Ты вовсе невинно; твои родители виноваты!» Сначала она решила все брауншвейгское семейство отправить в Германию, но потом под большим конвоем их отправили в Ригу и стали обращаться с ними, как с государственными преступниками. Новую императрицу очень беспокоил вопрос, что делать с маленьким Иоанном. Отпустить за границу? Но тогда очень возможно, что через несколько лет придется воевать с соседями, ведь Иоанн имел права на российский престол и впоследствии мог найти сторонников, которые поддержат его притязания. Оставить его в Риге тоже было небезопасно, так как немецкое население края более симпатизировало герцогу Брауншвейгскому, чем дочери Петра I. Кроме того, рядом было море, так что для узников всегда оставалась возможность скрыться за границу.
