Солнце лилось в полукруглые окошки, прорезанные в боковых стенах зала. В это время года, в августе, здесь не топили. Обычно Имоджин посещала зал собраний, когда он бывал полон людей, и сегодня он показался ей намного просторнее. Пустые лавки вдоль стен тянулись как дороги. На них порознь, у двух разных стен, в одиночестве сидели соискатели, тоже одетые в лучшее, что у них было: шитые серебром туники черного шелка и черные же рубахи с узкими рукавами. Имоджин могла и не поднимать взгляда: она и так лучше всех в зале знала содержимое их сундуков их официальные требования к одежде принцев.
Стоило ей перешагнуть порог, как молодые люди поднялись на ноги. Справа стоял Олойхор, и жар, источаемый им, вполне мог заменить жар печи, когда Имоджин прошла мимо, чтобы остановиться перед царственной четой. Его желания были недвусмысленны, как шаровая молния. Ким, напротив, стоял чрезвычайно бледный, явно норовя незаметно прислониться к стене. Судя по тому, каким она видела его накануне — да еще после ее ухода он, видимо, догонялся! — чудно было вообще ожидать от него сегодня способности сохранять равновесие.
У входа застыл молчаливый Циклоп Бийик, и безопасность, и почетный караул в единственном лице. Вчера на вечеринке у девок он выпил, надо полагать, не меньше Кима, однако этому никогда ничего не делалось.
Да вот еще плаксивый Шнырь с его невнятным белесым личиком как-то проскользнул за господами. Больше не допустили никого, только птаха беззаботно чирикала на подоконнике.
Клаус поднялся налоги. Все напряглись.
— Речей произносить не будем, — сказал он. — Поскольку все свои и все знают, зачем мы здесь. Я уже пятнадцать лет считаю Имоджин дочкой, так что и дальше с моей стороны она разницы не почувствует. Ну разве что, — он улыбнулся, — я стану любить ее еще больше, когда мне позволят подержать внука. Определи счастливчика, Имоджин. Я бы умер от зависти, — добавил он, добродушно усмехаясь, — если бы не был женат на лучшей женщине в мире.
Имоджин глядела прямо на Лорелею и верила с трудом. Она бы самого Клауса, может, выбрала, кабы кому-то здесь был нужен скандал. Обязанности эти она уже тащит, а у королевы вид не слишком веселый.
И вот все замолчали. И ждут.
Левую лопатку Имоджин словно обожгло. Должно быть, там встал Олойхор. Она побоялась повернуть голову, чтобы убедиться наверняка. Тогда Ким должен оказаться справа. Из соображений симметрии, как при ней однажды давным-давно выразился отец. Неподвижное лицо Лорелеи прямо перед собой Имоджин истолковала как неприязненное.
«Я сделала выбор! Или нет? Давно или только что? Или… а вдруг неправильно?!» Имоджин открыла рот, и стало еще тише. В самую пору грому ударить. При попытке издать звук Имоджин закашлялась. Королева поглядела на нее так, словно она нарочно тянет время и набивает себе цену. Опустив голову, Имоджин незаметно вытерла губы и пробормотала имя.
— Я не расслышал, — сказал Клаус. — Извини.
Имоджин взяла себя в руки, подняла на него глаза и внятно повторила:
— Киммель… — И тут же все испортила: — …если он не против.
Она все еще не осмеливалась обернуться, а потому протянула руку направо и чуть назад. Рука дрожала.
— Он не против, — ответил король с донельзя довольным видом.
У Лорелеи же, наоборот, лицо было такое, словно Имоджин не оправдала самых ее сокровенных чаяний.
Что даже в этот волнующий момент показалось Имоджин странным: ни для кого из челяди и домочадцев не было секретом, что королева именно Олойхора провожает пристальным взглядом и что она вовсе не жалует Имоджин. Чего ж она на самом деле для него хочет?
Рука Кима, до странности прохладная, осторожно взяла ее руку. Имоджин бросила быстрый взгляд в ту сторону, чтобы убедиться: на пальцах, сомкнувшихся на ее руке, легкий пушок был золотистым. Не черным. Мелькнувшее видение было некстати. Вспомнилась эта рука, рассеянно погруженная во вчерашние белобрысые кудри.
Невидная тихая Молль. Имоджин даже головой мотнула.
— Нет! Это неправильно! Она ошиблась! — Звонкий тенор Олойхора сорвался на фальцет. Имоджин испуганно обернулась, как раз чтобы увидеть, как Циклоп Бийик остановил обойденного выбором принца, схватив его сзади за локти. Ничего личного, но даже стальной капкан не мог быть эффективнее. Однако рта принцу Циклоп не заткнул. К сожалению, потому что Имоджин не любила, когда на нее брызгали слюной.
Ее удивило одно: как до сих пор она могла сомневаться!
Дома у отца среди прочих странных сокровищ хранилась бронзовая труба с выпуклыми стеклами, которая приближала предметы, если смотреть сквозь нее. Среди игрушек Имоджин более всего любила эту. Сказать по правде, она надеялась, что та, если договориться с ней по-хорошему, покажет ей стеклянные острова… Ну, острова ей не показались, видно, блуждали в далеких краях, или же вовсе были досужей выдумкой. А вот землю в туманной дали за проливом, белобокую, похожую на гребень всплывающего дракона, она рассмотрела в подробностях, волнующих сердце, и даже сейчас могла по памяти набросать береговую линию вплоть до последней складочки.
Так вот сейчас ей казалось, будто она смотрит на Олойхора в такую трубу, но только с другого ее конца.
Пусть другие делят между собой серебро, ее пригоршни полны золотом.
Она несмело оглянулась через другое плечо. Какой красивый, молчаливый и строгий стоял рядом Ким! Хотя выглядел он, честно говоря, ничуть не менее ошеломленным, чем она сама.
— Твой выбор, Имоджин, разумеется, личный, — произнес Клаус. — Но позволь мне полюбопытствовать, почему ты решила, что Киммель будет лучшим королем?
— Что? — одновременно вырвалось у двоих. Олойхор в руках Циклопа неожиданно успокоился и стоял весь внимание. Однако хватка начальника стражи не ослабла: он был привычен ко всяким уловкам.
— Королем? — переспросила и Имоджин, которую это известие застало врасплох. — Я хотела как лучше только для себя. Ну, понимаете… у меня же будут дети, их надо кормить и защищать, воспитывать правильным примером… И потом, я же состарюсь когда-то… Думаю, Киммель справится с этим. Я на всю жизнь, не только на сейчас…
Не объяснять же ему, в самом деле, про веснушки на шее, которую она обнимала.
— Что и требовалось доказать, — вздохнул Клаус. Вид у него, впрочем, был удовлетворенный.
— Понятно, — донеслось с места, где стоял Олойхор. — К ее выбору пришито королевство. Едва ли, в самом деле, стоило затевать сыр-бор с девицей и ее выбором, если иметь в виду только девицу и ее выбор, каким бы лакомым кусочком ни была она сама по себе. Дурацкий ритуал, в котором я, надеюсь, больше не задействован?
Он стряхнул с себя руки Циклопа, и начальник стражи отступил в сторону. Они пьют вместе, вспомнила Имоджин.
— Никого не поздравляю, — издевательски поклонился молодым обойденный принц. Голос у него был сухой и презрительный и звонко отдавался в тишине. — А тебе, братец, и вовсе не завидую. Ты их не удержишь. Ни девку — она не про таких, как ты. Ни корону. На ушах повиснет.
Дверь за ним с грохотом затворилась. Оставшиеся в молчании дослушали, как с той стороны его сапоги простучали по лестнице. Взгляд, которым обменялись Клаус и Лорелея, остался Имоджин совершенно неясен. Но, в общем, королева никогда не играла в жизни Имоджин заметной роли, не следовало принимать ее в расчет и сейчас.
— Что и требовалось доказать, — повторил Клаус с непонятной горечью в голосе. — Ну ладно, повернемся лицом к жизни. Властью, данной мне Силами, о которых я берусь судить лишь в меру моего разумения, объявляю вас принадлежащими друг другу. С оглашением покамест подождем. — Он оглядел присутствующих, как бы призывая их к молчанию. — Вам нужно, вероятно, переговорить друг с другом и научиться друг подле друга… просто быть. Понимать. Я предлагаю вам на какое-то время уехать, чтобы не вариться в местном бульоне. Вы еще успеете побыть главными фигурами в празднике напоказ. Киммель
