'…в этой стране нет ни цвета, ни света, ни пространства. Ни жизни, ни счастья, ни воли, ни возможности дышать. Для того ли я выходила замуж, шла королевой в чужую страну, чтобы звать цветами разные оттенки серого? К любому новому их, как мулов, приходится тащить под уздцы, а то и гнать пинками. Но даже это меня не пугает. Немудрено испачкаться, раскрашивая мир в яркие краски. Здесь не на чем остановить взгляд, и здесь вообще нет ничего замечательного, за исключением Рэндалла Баккара.
Чудовище. Расчетливый циник, оседлавший приливную волну. Нет ничего, чем этот человек не мог бы воспользоваться. Но лучше всего у него получается играть на высоких чувствах. И мы с тобой не стали здесь исключением. Брак связал меня с человеком, которому в принципе безразличны и мои идеалы, и мое благополучие. Я сделала ошибку. Но я хотела бы смягчить для тебя ее последствия.
Не помогай ему. Не давай ему советов. Не называй его имя в числе твоих друзей. Не финансируй его безумства. Не покупай его товаров. Ни в коем случае не доверяй ему. Не поворачивайся к нему спиной.
Он есть. Сделай вид, будто его никогда не было. Он обладает слишком большой притягательной силой, чтобы, связавшись с ним, чувствовать себя в безопасности. Имея его за своей спиной, ты никогда не будешь знать, когда он отойдет в сторону.
Я люблю его. Я не хочу быть его женой'.
И что самое печальное, спотыкаясь на углях и обломках, оставшихся на площади после ночных беспорядков, Аранта готова была подписаться под каждым из этих слов.
12. НОЧИ В ЖЕЛЕЗНОЙ БРОНЕ
Когда свечерело, двор таверны за первой столичной заставой наполнился приглушенным железным лязгом. Почти не слышалось речи, люди разговаривали меж собой вполголоса, быстрым шепотом, и двигались скоро, занимая посты вокруг ограды, у ворот и под окнами. Мечи покинули ножны и тускло светились под бледной, как рыбье брюхо, полудохлой луной. Трактирщик с семьей забился в заднюю комнату, откуда ему настоятельно рекомендовали не казать носа, трясся там за свою жизнь и имущество и явно не желал знать, кого сегодня принесла ему нелегкая. Один из пришлых встал на его пороге с оружием наголо. Фонарь у ворот погасили в знак того, что заведение закрыто. Несколько человек в тени навеса коновязи готовы были убедить в этом тех, кто пренебрег бы сим недвусмысленным сигналом.
Двое рослых прошли наверх, в лучшую комнату для гостей, осмотрели ее, проверив все щели, шкафы, сундуки и заглянув под кровать, заперли окна, заложив их щеколдами, сорвали занавески и простучали стены на предмет тайных ходов. Когда они закончили свое дело, в комнату вошел крупный мужчина в плаще поверх тяжелых выпуклых лат, порывавших, как казалось, каждый дюйм его тела. Ступеньки стонали под весом надетого на нем железа, а его способность передвигаться во всем этом много говорила о его природной физической силе. Он сел на скамью, спиной к стене, держа окно слева, а дверь — справа, двое встали по его бокам, еще двое, вошедших следом, — по обе стороны двери.
Огня не зажигали. В этом месте, в этот час исключали всякую случайность.
Ожидание их продлилось, впрочем, недолго. Снизу, с мощенного булыжником двора донеслась поступь одинокой лошади. Путника встретили, о чем-то негромко спросили. Он столь же негромко ответил, видимо, убедив воротную стражу. Спустя полминуты послышались быстрые шаги на лестнице. Голоса стражи в коридоре, и снова как будто удовлетворивший ее ответ. Дверь открылась, обрисованный ворвавшимся в нее лунным светом человек, закутанный с ног, головы в плащ с капюшоном, ступил на порог. Дверь закрылась за его спиной, и два меча уперлись в то место, где у него предполагалось горло.
— Огня! — приказал сидевший. Это было первое произнесенное им вслух слово. До сих пор каждый здесь знал свое дело.
Огниво лязгнуло о кремень, приготовленный трут вспыхнул, два факела разом осветили фигуру входящего. Неторопливо, словно клинки на его горле ничего не значили, он снял капюшон, предъявляя свое лицо для последнего решающего опознания. Человек за столом удовлетворенно кивнул. Мечи убрались в ножны.
— Помилуй бог, Клемент, — усмехнулся вошедший. — Сколько железа!
— Меньше, чем у тебя самоуверенности, — отозвался тот. — В отличие от тебя я не полагаюсь на понт. Как видишь, до сих пор жив. И даже способен отозваться на твою просьбу о встрече. Садись.
Гость сел напротив хозяина. По знаку того на стол между ними поставили масляную лампу, после чего, повинуясь движению руки, охранники вышли вон.
— Здесь все твои люди?
— Нет, — ответил тот, кого гость назвал Клементом. — Но это лучшие.
При свете лампы выяснилось, что ему слегка за тридцать, но лицо уже хранило следы и линии отеков, и кожа с расширенными порами была нечиста, как будто ему не всякий раз удавалось умыться, и он много времени проводил в шлеме под забралом. Тень его собеседника, отбрасываемая на стену выглядела длинной и тощей.
— Послушай, — продолжил он, — я воевал. Не говори мне, что меч, приставленный к горлу, не производит на тебя впечатления.
— Ах, это было только для впечатления! — усмехнулся вошедший. — Да я годы живу, чувствуя железо горлом.
— Теперь ты стараешься произвести впечатление?
— Никоим образом. Я попросил о встрече с тобой по делу. И дело заключается в том, достаточно ли у тебя людей для переворота.
— И какой ты хотел бы услышать ответ?
— Набат.
Клемент недовольно дернул ртом.
— Зачем мне это надо?
— Ты — старший сын царствовавшего короля. Никто не имеет больших прав на эту корону.
— Я полагаю, Баккара на этот счет другого мнения.
— О ком ты говоришь?
— О том, кто правит под этим именем. Народ и церковь, кажется, признали его.
— Лжедмитрия они тоже признавали. В отношении Баккара мы имеем фигуру, относительно которой никогда ничего не прояснится. Этот человек исчез в одном месте и появился в другом, при одновременном убийстве своего двойника. Те, кто знал его ребенком, либо мертвы, либо увидели его снова по прошествии значительного времени, которое наложило свой уничтожающий след на детские черты. Даже его собственная мать не смогла бы дать однозначный ответ. Правду… если во всем том деле вообще было хоть слово правды, знает лишь он сам. Да еще, возможно, Птармиган, тот парень из Тайной канцелярии. Но он так вовремя и так бесследно исчез. Подумай, как ты мог бы истолковать в нашу пользу его отсутствие.
— Ты хочешь снова вытащить на свет эту байку о Раисе Рвале?
— Почему нет? Она прекрасна и убедительна.
— Но он обладает этим чертовым Могуществом Баккара! — Гость шевельнул бровями. Он владел этим инструментом спора превосходно. Сейчас они выразили легкое презрение.
— Я не знаю, что такое Могущество. Это во-первых. Во-вторых, он не один им владеет. Есть еще один человек, якобы обладающий этим… Даром и не претендующий ни на родство с Баккара, ни на трон Альтерры.
— Девка в Красном?
— Да. Таким образом, Могущество не есть вещь, в обязательном порядке передаваемая по наследству, и потому едва ли является достаточным условием царствования. То Могущество, о котором ведется речь, как я понимаю, передается посредством Ритуала, прикосновением к горячей крови, и если им
