острова мы побывали внутри этого склепа, и нас смертельно испугал вид прогнивших, заросших плесенью гробов и готовых рассыпаться при малейшем прикосновении истлевших костей. Он казался нам особенно привлекательным и вместе с тем жутким и страшным главным образом из-за того, что рассказы и предания связывали его с историей погибшего пиратского корабля, который мирно догнивал на рифах Врат Дьявола. С ним были связаны также некоторые истории о бесстрашных и дерзких контрабандистах, что неизменно относилось ко времени, когда это глухое место принадлежало весьма известному бюргеру, носившему прозвище «Профос — береги денежки», человеку, о котором шептались, будто он вел какие-то весьма оживленные и таинственные дела с заморскими странами. Все это, впрочем, смешалось в наших мозгах в какую-то кашу из лиц и событий, как это бывает обычно в детстве с рассказами подобного рода.
Пока я думал обо всем этом, мои спутники, опорожнив нашу обильно снабженную провиантом корзину, успели приготовить основательный завтрак. Мы расположились под огромным каштаном, на мягком зеленом дерне, который расстилался ковром до самой реки. Здесь, овеваемые прохладой, мы предавались в знойный полуденный час безмятежной, ленивой неге. Растянувшись на траве и погрузившись в столь любимое мною мечтательное раздумье, я попытался собрать туманные воспоминания моего детства, имевшие отношение к этому месту, и потом расплывчато и нечетко, точно обрывки сновидений, пересказал их своим приятелям. Я окончил. Воцарилось молчание. Первым нарушил его один достойнейший пожилой бюргер по имени Джон Джоссе Вандермоер, тот самый, который поведал мне в свое время о приключениях Дольфа Хейлигера. Он сказал, что припомнил старинную историю об одном кладоискателе — речь идет об истинном происшествии, случившемся в этих местах, — которая, быть может, некоторым образом сможет восполнить предания, слышанные мною в дни детства. Вандермоер пользовался в наших местах славою одного из самых солидных рассказчиков, и мы попросили его не бояться подробностей. И пока, посасывая длинные чубуки, мы наслаждались самым лучшим табаком Блуза Мура, солидный, внушающий доверие Джон Джоссе Вандермоер рассказал нам следующую историю.
ВОЛЬФЕРТ ВЕББЕР, ИЛИ ЗОЛОТЫЕ СНЫ
В году от Рождества спасителя нашего тысяча семьсот… — каком точно, не вспомню, во всяком случае в самом начале прошлого века — в старинном городке Манхеттен обитал некий весьма почтенный бюргер по имени Вольферт Веббер. Происходил этот Вольферт Веббер от старого Кобуса Веббера из города Бриллс в Голландии. Что касается Кобуса Веббера, то он был одним из первых переселенцев, прибыл в провинцию еще во времена правления Олофа пан Кортландта, или иначе Сновидца, и прославился тем, что первый в этих местах взялся за выращивание капусты.
Участок земли, на котором когда-то осел Кобус Всббер со своею капустой, сделался с той поры достоянием рода, продолжавшего с похвальным и отличающим наших голландских бюргеров постоянством заниматься тою же отраслью огородничества. Несколько поколений сряду вес семейные способности и дарования Вебберов были направлены лишь на то, чтобы изучить и улучшить этот некогда благородный овощ, и не в чем ином, как в этой концентрации мысли должно видеть истинную причину невероятных объема и славы, обретенных капустою Вебберов.
Династия Вебберов продолжалась непрерывною чередою, и никогда ни одна семья не предъявляла столь неоспоримых свидетельств законного происхождения всех ее членов. Старший сын наследовал от отца не только земельный участок, но и его внешность, и если бы были написаны портреты этого рода невозмутимых и спокойных властителей, они предстали бы перед ними рядом голов, которые являли бы собой поразительное сходство, как по форме, так и по величине, с овощами, над которыми они неограниченно властвовали.
Глава рода неизменно имел местопребывание в родовом замке, то есть в построенном на голландский манер доме из желтого кирпича, с фронтоном под двускатною островерхою крышей, увенчанною всегдашним железным флюгером-петушком. Все в этом здании имело добротный, почтенный вид. Стайки стрижей населяли крошечные деревянные домики, прибитые вдоль его стен; ласточки гнездились под навесом крыши, а всякий знает, что эти льнущие к человеку птички приносят счастье тому жилью, в котором нашли для себя приют. И в солнечное ясное утро, в начале лета, приятно и радостно было слушать их веселые, беспечные голоса, когда они порхали в чистом, пьянящем свежестью воздухе и как бы славословили своим щебетом величие и процветание Вебберов. Так-то спокойно и безмятежно произрастал этот блистательный род под сенью могучей чинары, которая мало-помалу разрослась настолько, что закрыла своею тенью весь их дворец. К их владениям все ближе и ближе подступал предместьями город. Поднимались дома, закрывавшие привычные виды; проселки, пробегавшие рядом, превращались в шумные и людные улицы; короче говоря, сохраняя обычаи и уклад сельской жизни, Вебберы начали чувствовать себя горожанами. И все же, несмотря на это, они держались своего наследственного характера и наследственных владений с тем же упорством и тою же цепкостью, с какими маленькие немецкие государи жмутся среди обширной империи. Вольферт был последним представителем рода и, унаследовав от предков родовую скамью у входной двери под родовым деревом, хранил скипетр и державу прадедов и представлял собою нечто вроде сельского князя внутри метрополии.
Дабы разделить заботы и радости единодержавия, он избрал помощницу и супругу — одну из тех превосходных женщин, которых зовут хлопотуньями; это значит, что жена его принадлежала к разряду тех маленьких домовитых хозяек, что всегда суетятся и всегда заняты, даже тогда, когда делать в сущности нечего. Ее деятельность, впрочем, приняла несколько одностороннее направление. Казалось, что вся ее жизнь посвящена непрерывному, самозабвенному, не имеющему ни конца ни края вязанью. Была ли она дома или в гостях, на ногах или в кресле, спицы ее неизменно пребывали в движении, и утверждают, что благодаря своему неутомимому прилежанию она почти полностью обеспечивала свое хозяйство потребным количеством носков и чулок. Эту достойную чету небо благословило единственной дочерью, взращенною с нежностью и заботливостью. На ее воспитание было положено неимоверно много труда, так что она умела шить самою разнообразною строчкой, приготовлять варенья и соленья всякого рода и даже вышить по канве свое имя. Влияние ее вкусов и склонностей можно было заметить на их огороде, где, наряду с полезным, появилось и то, что попросту радует глаз; так, например, ряды горделивых златоцветов, или иначе ноготков, и великолепных мальв окаймляли грядки с капустою, и гигантские подсолнечники склоняли на изгородь свои тяжелые круглые лица, и казалось, что они со страстью и увлечением строят глазки прохожим.
Так-то мирно и безмятежно существовал Вольферт Веббер — единодержавный властитель унаследованных им родительских акров. Впрочем, и у него, как у всех сильных мира сего, бывали свои заботы и огорчения. Рост родного города вызывал в нем порою досаду. Его небольшой участок земли мало- помалу оказался зажат улицами и домами, которые мешали притоку воздуха и заслоняли собою солнце. К тому же время от времени огород его подвергался нашествиям пограничного люда, который обычно бесчинствует на рубежах государства, и эти ночные набеги стоили ему иногда нескольких взводов его наиболее благородных подданных, уведенных в плен неприятелем. Если ворота почему-либо оставались незапертыми, сюда также, случалось, вторгалась какая-нибудь праздношатающаяся свинья, оставлявшая за собою пустыню и разорение, а негодяи-мальчишки частенько предавали обезглавливанию знаменитые на всю округу подсолнечники — гордость его огорода, — нежно и томно склонявшие свои головы над забором. Но все это были в сущности пустяковые огорчения, которые могли порою смутить поверхность его души, подобно летнему ветерку, смущающему легкою рябью поверхность мельничного пруда, но которые не могли нарушить по-настоящему глубоко заложенное спокойствие его духа. В таких случаях он брался за свою верную, надежную палку, что стояла постоянно за дверью, выбегал внезапно наружу и награждал ею спину дерзкого нарушителя собственности, будь то свинья или какой-нибудь сорванец, после чего, поразительным образом освежившись и успокоившись, возвращался домой.
Главная причина тревоги честного Вольферта заключалась, однако, во все возрастающем процветании города. Стоимость жизни удвоилась и даже утроилась, тогда как не в его власти было удвоить или утроить величину капустных голов, а о том, чтобы повысить их пену, не могло быть и речи, ввиду возросшего числа конкурентов. Таким образом, вследствие того что все вокруг него богатели и богатели, Вольферт становился все бедней и бедней и сколько ни бился, не видел средства, способного избавить от
