в одиночку, вдвоем, а то и втроем сидели они на дюнах, устремив взор на белый особняк, пытаясь по его виду угадать меру сострадания, которая там их ожидает. Если их было несколько, посовещавшись, они выбирали посланницу, а сами оставались у дюн, как собаки, которым отдана команда «сидеть!».
Хелен купила Данкену подзорную трубу, и он из своей комнаты с видом на море рассматривал боязливых гостей и частенько сообщал об их появлении задолго до стука в дверь.
— К бабушке пришли! — кричал он, без конца поправляя фокусировку. — Ей года двадцать четыре. А может, четырнадцать. У нее синий рюкзак. В руках апельсин, она его не ест. С ней другая женщина, но я не вижу лица. Она прилегла. Нет, кажется, ее тошнит. У нее на лице что-то вроде маски. Наверное, мать первой — нет, скорее сестра. А может, просто подруга. Стала есть апельсин. Он, кажется, кислый.
Тогда и Роберта подходила к окну посмотреть, а иногда и Хелен. Дверь чаще всего открывал Гарп.
— Да, это моя мать, — говорил он. — Но ее нет дома, ушла в магазин. Входите, пожалуйста, подождите ее, если хотите. — Он улыбался и в то же время внимательно разглядывал гостью, как пенсионер на берегу — найденную раковину. Пока не зажили язык и челюсть, Гарп выходил с заранее приготовленными записками. Многих посетительниц это не удивляло, они сами общались только таким образом:
«Здравствуйте, меня зовут Бет. Я джеймсианка».
Гарп в ответ давал ей свою записку:
«Привет, меня зовут Гарп. У меня сломана челюсть».
И тут же, в зависимости от обстоятельств, давал следующую записку:
«На кухне топится печка. Идите налево».
Была у него и такая:
«Не расстраивайтесь. Мать скоро вернется. В доме есть еще женщины. Хотите с ними познакомиться?»
Гарп опять стал носить спортивные куртки, и совсем не из ностальгического чувства (Стиринг, Вена) и не из щегольства (пожалуй, одна Роберта во всем доме старалась быть хорошо одетой); просто ему нужно было много карманов: столько записок приходилось носить с собой!
Он пробовал бегать по пляжу, но пришлось отказаться — челюсть тряслась, а язык бился о зубы. И он стал гулять по берегу, проходя мили и мили. Однажды, возвращаясь с прогулки, он увидел, как к дому подъехала полицейская машина, полицейские вывели из нее молодого человека и, взяв под руки, помогли ему подняться на просторное парадное крыльцо.
— Мистер Гарп? — спросил один из них.
Для прогулок Гарп переодевался в спортивный костюм; записок при нем не было, но он в подтверждение кивнул, что он и есть мистер Гарп.
— Вы знаете этого парня? — спросил полицейский.
— Конечно, знает, — заявил молодой человек. — Вы, полицейские, никому не верите. Вы не умеете расслабляться.
Это был парень в красном кафтане, которого Гарп выставил когда-то из спальни миссис Ральф. Как давно это было, будто прошли годы. Гарп подумал было откреститься от знакомства. Но потом все-таки опять кивнул.
— У парня нет денег, — пояснил полицейский. — Он не здешний, нигде не работает, нигде не учится. Мы позвонили его родителям, они сказали, что понятия не имеют, где он, и явно не стремились узнать. Он утверждает, что живет у вас и что вы замолвите за него словечко.
Гарп, естественно, не мог замолвить за него словечка. Показал на проволочный бандаж и сделал вид, что пишет на ладони.
— Когда это вам поставили бандаж на зубы? — спросил парень. — Его обычно носят в более молодом возрасте. Я такого чу́дного никогда не видел.
Гарп написал на обороте квитанции, которую выдают, получив штраф за превышение скорости:
«Беру его под свою ответственность. Но словечка замолвить не могу, у меня сломана челюсть».
Парень прочел записку из-за плеча полицейского.
— Ну-ну… — ухмыльнулся он. — А что случилось с соперником?
Потерял три четверти своего члена, подумал Гарп, но не стал это писать на обороте квитанции, да и вообще нигде. Никогда.
Оказалось, что парень, сидя в тюрьме, прочитал романы Гарпа.
— Знать бы раньше, что вы пишете такие книги, я бы отнесся к вам с большим почтением, — сказал парень. Звали его Рэнди, и он был горячим поклонником Гарпа. Гарп подумал, что основную массу его поклонников составляют бродяги, не знавшие родительской заботы дети, чокнутые взрослые, чудаки; только случайно среди них встретишь нормального человека, не извращенца. Рэнди приехал к Гарпу, как к единственному настоящему «гуру», которому он готов подчиняться. Верный духу, царившему в доме матери, Гарп, конечно, не мог показать парню на дверь.
Просветить Рэнди о том, что случилось с семейством Гарпов, взялась Роберта.
— Кто эта потрясная девушка? — шепнул Гарпу Рэнди, восхищенный ростом и красотой Роберты.
«Не узнаешь? — написал Гарп. — Она была защитником в команде «Орлы Филадельфии».
Восторженный энтузиазм Рэнди не могла охладить даже язвительность Гарпа, во всяком случае, поначалу. Парень целыми днями развлекал Данкена.
«Один Бог ведает, как ему это удается, — жаловался Гарп Хелен. — Наверно, рассказывает Данкену, как здорово балдеть от наркотиков».
— Рэнди не употребляет наркотиков, — отвечала Хелен. — Дженни уже спрашивала его.
«Значит, потчует его захватывающими байками из своего уголовного прошлого», — написал Гарп.
— Рэнди хочет быть писателем, — сказала Хелен.
«Все хотят быть писателями!» — ответил Гарп.
Но это было неверно. Сам он больше не хотел быть писателем. Когда он пытался писать, из-под пера на бумагу ложился один сюжет, где главную роль играла смерть. Он знал, что надо забыть об этом, не вертеть ее в воображении так и эдак, преувеличивая ее чудовищность силой искусства. Это было сумасшествие, тем не менее стоило ему подумать о письменном столе, как перед ним возникал единственный сюжет с ее оскалом, дымящимися кишками и запахом тления. Поэтому он ничего не писал и даже не пытался.
В конце концов Рэнди уехал. Данкен был очень огорчен, но Гарп вздохнул с облегчением и никому не показал записку, оставленную парнем.
«Мне никогда не догнать Вас ни в чем. Пусть даже это так, но Вы могли бы напоминать мне об этом поделикатнее».
Значит, нет во мне доброты, подумал Гарп. Но это не новость. Записку он выбросил.
Когда сняли бандаж, а язык перестал болеть, Гарп снова стал бегать. Скоро совсем потеплело, и Хелен пристрастилась к плаванию. Ей сказали, что это полезно для мышц, укрепит сломанную ключицу, хотя ключица болела, особенно если плыть саженками; она уходила в океан миля за милей, потом поворачивала и плыла вдоль пляжей. Она уверяла, что чем дальше от берега, тем вода спокойнее, нет такой волны. Но Гарп очень волновался. Они с Данкеном часто следили за ней в подзорную трубу. «А если с ней что случится?» — спрашивал себя Гарп. Сам он почти не умел плавать.
— Мама великолепно плавает, — успокаивал его Данкен. Сам он тоже плавал все лучше и лучше.
— Но слишком далеко заплывает, — беспокоился Гарп.
Когда понаехали дачники, Гарпы изменили время тренировок, чтобы не привлекать к себе внимания. Бегали и плавали теперь только рано утром. В самые многолюдные полуденные и послеполуденные часы любовались окружающим миром с веранд или наслаждались прохладой большого дома.
Гарп чувствовал себя лучше. Он начал писать, поначалу осторожно: обдумывал подробный план и делал наброски персонажей. Главных героев старался не трогать; по крайней мере, он сам считал их главными — муж, жена, ребенок. Вместо них сосредоточился на детективе, чужом для этой семьи человеке. Гарп знал, какие кошмарные события лежат в основе книги, и решил начать ее с персонажа, который так же далек от его личной боли, как сам детектив от преступления. Но потом подумал: а что, собственно, он
