Отель «Нью-Гэмпшир»

И для Фрэнни:

— Карлики! Иди разбуди Эгга, чтобы не испугался, а то подумает, что они ему приснились. Скажи ему, что здесь тринадцать карликов, но бояться их нечего.

Затем я побежал в комнату Ронды Рей; я считал, что лучше будет передать ей это сообщение лично.

— Они здесь! — прошептал я из-за двери.

— Беги себе дальше, Джоник, — сказала Ронда.

— Их тринадцать, — сказал я. — Всего лишь пять женщин и восемь мужчин, — сказал я. — Для тебя остаются по крайней мере трое.

— Какого они роста? — спросила Ронда.

— Это сюрприз, — сказал я. — Иди посмотри.

— Беги себе дальше, — сказала Ронда. — Все вы бегите дальше.

Макс Урик пошел и спрятался вместе с миссис Урик на кухне; они стеснялись выходить представляться, но отец вытащил их встречать «Номер Фрица», и миссис Урик провела карликов по кухне, показывая им свои кастрюли и демонстрируя, как вкусно и полезно все пахнет.

— Они маленькие, — рассуждала потом миссис Урик, — но их много; что-то они должны есть.

— Им никогда не дотянуться до выключателя, — сказал Макс Урик. — Мне придется переставлять все выключатели.

Ворча, он съехал с четвертого этажа. Было ясно, что именно четвертый этаж захотят занять карлики. «Маленькие раковины и унитазы — как раз для них», — ворчал Макс, но только не в присутствии Лилли. Фрэнни считала, что он ворчит только из-за того, что ему приходится переезжать поближе к миссис Урик; но он переехал к ней не ближе чем на третий этаж, где (представлял я) он вечно будет обречен слышать топот маленьких ножек над головой.

— А где будут животные? — спросила Лилли мистера Вортера.

Фриц объяснил, что цирк будет использовать отель «Нью-Гэмпшир» как летнюю резиденцию; животные останутся на улице.

— А какие это животные? — спросил Эгг, стискивая Грустеца.

— Живые, — ответила одна из карлиц, ростом примерно с Эгга; кажется, ее заинтриговал Грустец, она не переставала трепать его.

Был уже конец июня, когда карлики переделали Элиот-парк так, что тот стал походить на ярмарочную площадь; полотнища, когда-то ярко раскрашенные, теперь выцветшие до пастельных тонов, хлопали возле шестов, шевелились бахромой у каруселей, возвышались куполом над большим шатром, где должно было происходить главное представление. Детишки со всего Дейри приходили и слонялись по парку целыми днями, но карлики не спешили: они устанавливали палатки, трижды переставляли карусель и отказывались даже для пробы включить вращавший ее двигатель. В один прекрасный день прибыла коробка размерами с обеденный стол; она была битком набита огромными мотками разноцветных билетов, каждый величиной с автомобильную шину.

А Фрэнк осторожно ездил по запруженному теперь народом парку, огибая маленькие палатки и большой шатер, прося городских детишек уступить дорогу.

— Все откроется четвертого июля, ребята, — официально заявлял он, свесив за окошко локоть. — Вот тогда и приходите.

К тому времени мы уже уедем. Мы надеялись, что животные прибудут до нашего отъезда, но заранее знали, что открытия уже не застанем.

— Во всяком случае, мы и так увидели почти все, что они будут делать, — сказала Фрэнни.

— В основном, — соглашался Фрэнк, — они просто будут расхаживать — такие маленькие.

Лилли взорвалась. Она напомнила о стойке на руках, о жонглерах, о танцах с водой и огнем, о пирамиде из восьми человек, о слепой пародии на футбольную игру, а самая маленькая карлица сказала ей, что может верхом без седла ездить на собаке.

— Покажи мне собаку, — сказал Фрэнк.

Он был в кислом расположении духа, так как отец продал Фрицу наш семейный автомобиль, и Фрэнку теперь требовалось разрешение Фрица, чтобы ездить по Элиот-парку; Фриц был щедр в отношении машины, но Фрэнк терпеть не мог что-либо просить.

Фрэнни понравилось брать уроки по вождению у Макса Урика на отельном пикапе, потому что Макс любил ее быструю езду.

— Поддай-ка газку, — подбадривал он ее. — Обойди этого сосунка, у тебя еще уйма места.

И Фрэнни возвращалась с урока гордая, что оставила девять футов черноты перед эстрадой для оркестра или двенадцать за углом Центральной улицы перед зданием суда. «Оставить черноту» — так мы называли в Дейри, штат Нью-Гэмпшир, черный след от шин при резком торможении.

— Это возмутительно, — говорил Фрэнк, — вредно для сцепления, вредно для шин, просто какое-то мальчишество, ты дождешься неприятностей, у тебя отберут ученическое разрешение, Макс потеряет свои права — уже давно мог бы потерять! — ты задавишь чью-нибудь собаку или маленького ребенка, какой- нибудь тупица из города втянет тебя в гонку, или кто-нибудь увяжется за тобой до дома и намнет тебе бока. Или намнут их мне, — сказал Фрэнк, — просто потому что я тебя знаю.

— Мы уезжаем в Вену, Фрэнк, — сказала Фрэнни. — Погоняй по Дейри, пока еще есть такая возможность.

— «Погоняй»! — сказал Фрэнк. — Отвратительно.

ПРИВЕТ, писал Фрейд.

ВЫ ПОЧТИ УЖЕ ЗДЕСЬ! ХОРОШЕЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ПРИЕЗДА. УЙМА ВРЕМЕНИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ДЕТИ ПООБВЫКЛИ ЗДЕСЬ ДО НАЧАЛА ШКОЛЫ. ВСЕ С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДУТ ВАШЕГО ПРИЕЗДА. ДАЖЕ ПРОСТИТУТКИ! ХА, ХА! ПРОСТИТУТКИ РАДЫ ПО-МАТЕРИНСКИ ПОЗАБОТИТЬСЯ О ДЕТЯХ! Я ВСЕМ ИМ ПОКАЗЫВАЛ ВАШИ ФОТОГРАФИИ. ЛЕТО — ХОРОШЕЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ШЛЮХ: УЙМА ТУРИСТОВ, ВСЕ В ХОРОШЕМ НАСТРОЕНИИ. ДАЖЕ ЗАСРАНЦЫ ИЗ ВОСТОЧНО-ЗАПАДНЫХ ОТНОШЕНИЙ, ПОХОЖЕ, ДОВОЛЬНЫ. ЛЕТОМ У НИХ НЕ СЛИШКОМ МНОГО РАБОТЫ: НЕ НАЧИНАЮТ ПЕЧАТАТЬ ДО ОДИННАДЦАТИ ЧАСОВ УТРА. У ПОЛИТИКОВ ТОЖЕ ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ. ХА, ХА! ЗДЕСЬ ОЧЕНЬ МИЛО. МИЛАЯ МУЗЫКА В ПАРКАХ. ПРИЯТНОЕ МОРОЖЕНОЕ. ДАЖЕ МЕДВЕДЬ СЧАСТЛИВ, ТОЖЕ РАД, ЧТО ВЫ ПРИЕЗЖАЕТЕ. КСТАТИ, МЕДВЕДЯ ЗОВУТ СЮЗИ. ПРИВЕТ ОТ МЕНЯ И СЮЗИ, ФРЕЙД.

— Сюзи? — спросила Фрэнни.

— Медведя зовут Сюзи? — переспросил Фрэнк; его, кажется, раздосадовало то, что у медведя не немецкое имя, а может быть, то, что он оказался медведицей.

Думаю, это разочаровало большинство из нас; мы уже испытывали усталость, упадок сил, прежде чем на самом деле отправиться в Вену. Но при переездах всегда так. Сначала возбуждение, затем волнение, а потом усталость. Сначала мы схватились за поездку в Вену, а потом заранее начали скучать по отелю «Нью-Гэмпшир». Потом был период ожидания, бесконечный и, возможно, подготавливающий нас к неизбежному разочарованию в день вылета и следующего за ним приземления, что стало возможным с изобретением реактивных самолетов.

Первого июля мы взяли напрокат автобус «фольксваген», принадлежащий «Номеру Фрица». У него были странные ручные тормоза и ручка газа, ведь карлики не могли достать ногами до педалей; отец с Фрэнком принялись спорить, кто лучше совладает с необычным управлением. Наконец Фриц предложил сам отвезти первую смену в аэропорт.

В первой смене были отец, Фрэнк, Фрэнни, Лилли и я. Мать с Эггом мы собирались встретить в Вене на следующий день; Грустец должен был лететь с ними. Но в то утро, когда мы уезжали, Эгг поднялся раньше меня. В парадной белой рубашке, в своих лучших парадных брюках, в черных парадных туфлях и в белом льняном пиджаке он выглядел, как один из карликов — в их скетче об официанте-инвалиде в дорогом ресторане. Эгг ждал, пока я проснусь, чтобы я помог ему завязать галстук. Рядом с ним сидел на кровати большой лохматый Грустец и скалился застывшей идиотской улыбкой настоящих безумцев.

— Ты поедешь завтра, Эгг, — сказал я. — Сегодня поедем мы, а вы с мамой подождете до завтра.

— Я хочу быть готовым, — взволнованно сказал Эгг.

Выполняя его причуду, я завязал ему галстук. Эгг стал наряжать Грустеца в подходящий для полета