возвращался к тому моменту, когда оказывал помощь Дипе, считая его самым славным в своей жизни. Неудивительно, что его можно было всегда встретить в первых рядах зрителей всякий раз, когда очередной цирк выступал в Бомбее. Доктор перемигивался с акробатами и дрессировщиками, однако он по-настоящему был счастлив, наблюдая тренировки и внутреннюю жизнь цирка, скрытую от посторонних. Эта привилегия, возможность наблюдать жизнь артистов в боковых приделах основного циркового шатра, в их домиках, а также у клеток животных, показывали, что он принят в лоно цирка. Временами он хотел быть настоящим его сыном, поскольку в душе понимал, что является всего лишь почетным гостем труппы. Тем не менее для доктора это внимание было не мимолетным, а постоянным.
Парадоксально, но дети и внуки доктора не унаследовали его восторженного отношения к индийскому цирку. Молодое поколение семьи выросло в Лондоне и Торонто, где выступали более крупные и знаменитые цирки. И более чистые, чем индийские. Доктора совершенно удручало, что его дети и внуки просто зациклились на этом убеждении. Они считали жизнь акробатов и дрессировщиков в палатках убогой и даже «трущобной». Несмотря на то, что полы в палатках мылись несколько раз в сутки, молодые Даруваллы упрямо верили, будто там грязно.
Сам доктор воспринимал цирк как правильный и благоухающий оазис, окруженный миром болезней и хаоса. Дети его видели в клоунах-карликах лишь гротеск, над которым можно посмеяться, однако для Фарука они были уважаемыми людьми, которых можно любить и даже умело использовать в своих целях.
Дети и внуки Даруваллы полагали, что во время выступлений дети-артисты очень сильно рисковали, однако для Фа рука маленькие акробаты являлись «счастливчиками», поскольку им удалось спастись от голодной смерти. Он знал, что большинство крошечных акробатов были проданы, поскольку родители не могли их прокормить. Другие остались сиротами, и таких труппа действительно усыновляла. Если такой ребенок не попадал в цирк, где его оберегали и хорошо кормили, он был обречен на жизнь уличного попрошайки, каких в Бомбее можно увидеть в большом количестве. Они делают стойки на руках и различные фокусы, чтобы заработать несколько рупий. В маленьких городках Гуджарата и Махараштры крошечных попрошаек также предостаточно.
«Большой Королевский цирк» чаше выступал на периферии, чем в Бомбее. На праздник Даивали или в школьные зимние каникулы лишь два-три цирка выступают в городе. Телевидение и прокат видеокассет сильно уменьшили доходы от цирковых выступлений. Слишком много людей теперь остаются дома и сидят перед экраном телевизора.
Младшие члены семьи Даруваллы, обсуждая цирковые проблемы, сравнивали детей-акробатов, проданных родителями в труппу, с поденщиками, выполняющими изнурительную и рискованную работу. Бежать им некуда, как некуда бежать рабам. Платить им начинали только через шесть месяцев, когда они осваивали номер, и получали они по 90 рупий в месяц, то есть менее четырех долларов. Однако Дарувалла возражал молодым спорщикам, говоря, что пища и кров над головой лучше, чем бродяжничество. Самое главное, дети получали шанс выжить.
Цирковые артисты сами кипятили воду и молоко, покупали и готовили пищу, копали ямы и вычищали отхожие места. Тем не менее тренированный акробат мог получать в месяц пятьсот-шестьсот рупий, а это большая сумма, хотя и равна лишь двадцати пяти долларам.
Дарувалла не мог бы утверждать, что во всех индийских цирках с детьми обращались так же хорошо, как в «Большом Королевском». Уровень выступлений в других труппах был настолько непрофессиональным и опасным, что доктор готов был согласиться со своими детьми: в таких местах жизнь людей всего лишь убогое существование.
Среди заведений подобного рода со словом «большой» в названии «Большой Голубой Нил» занимал последнее место. Дипа согласилась бы с утверждением, что ее цирк не такой уж и «большой». Бывшая исполнительница номера «человек-змея», переучившаяся на акробатку, и здесь не блистала профессионализмом. Не только выпитое перед выступлением пиво стало причиной падения с трапеции.
Повреждения у Дипы были сложными, но не очень тяжелыми. Кроме вывиха бедра у нее разорвались поперечные связки. Сшивая их, доктор оставил Дипе шрам на память. В глаза Дарувалле, когда он готовил это место к надрезу, ударила неотразимая чернота волос на лобке женщины, как черное воспоминание волнующего контакта его носовой перегородки с лобковой костью артистки.
Нос доктора все еще звенел от боли, когда он хлопотал, оформляя Дипу на лечение в госпиталь. Чувствуя свою вину, он вместе с ней уехал из цирка на «скорой помощи».
Едва Фарук появился в приемном покое, к нему подошла секретарша и сообщила, что пока он добирался до госпиталя, на его имя пришла телефонограмма из цирка «Голубой Нил».
— Вы знаете какого-нибудь клоуна? — спросила секретарша.
— В общем-то, наверное, знаю.
— А клоунов-карликов знаете? — допытывалась девушка.
— Знаю, и даже не одного. Я только что оттуда, — добавил доктор, но не захотел признаться, что еще и взял у них пробы крови.
— Похоже, кто-то из них ранен в цирке на площади Кросс Майдан.
— Это не Вайнод! — воскликнул доктор.
— Именно он и ранен, поэтому они хотят, чтобы вы вернулись в цирк, — сказала девушка.
— Что же с ним случилось? — изумился Дарувалла.
— Разве можно судить о состоянии больного по телефонному звонку? — пожала плечами секретарша. -
Сообщение было истеричным. Мне показалось, или он затоптан слоном, или застрелен, или то и другое вместе. Карлик умирает и высказал желание, чтобы вы были его доктором.
Дарувалла был вынужден возвратиться в цирк с низкопробными номерами. В дороге нос его все еще звенел от боли. И даже через пятнадцать лет после инцидента, стоило Фаруку вспомнить жену карлика, как у него начинало ломить в носу. Сейчас, понимая, что на цирковом жаргоне мистер Лал «упал мимо сетки» и мертвый лежит на поле для гольфа, Дарувалла вспомнил, что Дипа тогда «упала в сетку» и осталась жить. Тут же в его воображении ожило ощущение неуклюжего, неожиданного и болезненного контакта между ним и этой женщиной.
Вторжение Инспектора Дхара в пиршество стервятников
