— Чужие несчастья понимаешь лучше, когда сам прошел через них, — философски заключал доктор Ловджи, склонный к образному мышлению. Его самого узнавали издалека по походке, напоминающей гиббона. Так сказалась на нем болезнь позвоночника. Со своим горбом он походил на небольшого, подтянутого верблюжонка.
У его сына Фарука не было такого горестного личного опыта, и он не мог сравняться с отцом силой привязанности к своей профессии. Лечением калек он занялся лишь как последователь его дела. Как и отец, он уважал Индию, однако чувствовал себя в ней только пришельцем. Образование и путешествия часто ведут к тому, что вырывают человека из привычной среды, привычного общения. Учеба и путешествия вызвали у Даруваллы ощущение некоей интеллектуальной неполноценности. Вероятно, Фарук слишком упрощенно объяснял свою отчужденность лишь одной причиной, оказывающей столь же парализующий эффект, как и его переход в христианство. Дарувалла не имел своего места на этой земле, он был человеком без родины и нигде не чувствовал себя дома, только в цирке или в клубе Дакуорт.
Однако разве может быть другим человек, который скрывает от окружающих и свои желания и навязчивые идеи? Если он делится с другими своими страхами и сомнениями, то многое меняется. Друзья, члены семьи, участвуя в их обсуждении, словно берут на себя часть этого душевного груза. Однако Дарувалла всегда держал чувства в себе, контролируя их, скрывая даже от жены. Она не знала, каково ему в Бомбее, тем более, что ее родиной была Вена, и Фарук знал Индию лучше, чем Джулия. Из-за такого положения вещей «дома» в Торонто доктор разрешал жене играть роль лидера. В Канаде она становилась «боссом», и там Дарувалла естественно во всем полагался на жену. В Бомбее лидером становился он, и жена признавала это его право.
Разумеется, она знала, что он пишет сценарии фильмов, но не представляла, что они для него значат. Говоря о них, Фарук обычно отделывался шутками. Он всегда едко высмеивал свои картины и смог убедить жену, что для него фильмы про Инспектора Дхара — всего лишь шутка. Даже видя, насколько муж ценил отношения с «дорогим мальчиком» Дхаром, она не знала, какое важное значение имели для него эти фильмы, поэтому столь тщательно скрываемая тайна оказывалась более значимой, чем должна была быть.
Фарук везде чувствовал себя чужаком, чего нельзя было сказать о его отце. Старый Дарувалла любил поворчать по поводу бестолковых порядков в Индии, однако эти сетования были какими-то несерьезными. Коллеги по работе подшучивали над старым Ловджи, говоря, что его пациентам посчастливилось в том отношении, что критиковал он Индию бестолково и безадресно, зато операции проводил точно и бережно. Если старый доктор порой и срывался с цепи, ругая Индию, она оставалась его родной страной. Об этом не раз думал Фарук, ощущавший себя в Индии посторонним.
Старший Дарувалла опубликовал монографии по полиомиелиту, по различным заболеваниям костей, и в его время это были лучшие исследования. Он основал госпиталь для детей-калек, его избрали председателем первой в Индии комиссии по проблемам паралича у детей. Ловджи мастерски проводил операции, исправляя природные дефекты: изуродованные ступни, искривления позвоночника, кривые шеи. Владея иностранными языками, он читал в оригинале работы Литтла по-английски, Стромейера — по- немецки, Гуэри и Бювье — по-французски. Безбожник Ловджи убедил руководителей ордена иезуитов основать в Бомбее и Пуне клиники, где изучали и лечили сколиоз, полиомиелит, параличи, как следствие родовых травм. Чтобы оплатить работу знающих специалистов-рентгенологов, которых приглашали в госпиталь для детей-калек, Ловджи использовал пожертвования от мусульманских мечетей. А на программу исследования артрита собрал средства с богатых индусов. Ловджи даже написал письмо американскому президенту Франклину Рузвельту, от имени многочисленных граждан Индии выражая озабоченность по поводу его здоровья, и получил ответное письмо с вежливой благодарностью и чеком на свое имя.
В период массовых демонстраций, беспорядков и кровопролития, сопровождавших борьбу за независимость, а также после отделения от Британской империи Ловджи получил широкую известность как основатель движения «Медицина чрезвычайных ситуаций». И сейчас сторонники этого движения мечтают возродить его прежнее влияние и при случае вспоминают рекомендации старого Даруваллы.
— Если крайне необходима медицинская помощь в чрезвычайных ситуациях, — советовал он, — сначала проводите ампутации и помогайте получившим тяжелые увечья, после этого лечите переломы и обрабатывайте рваные раны. Ранения головы лучше всего предоставлять специалистам в этой области, если таковые имеются. — Ловджи подразумевал, что во время беспорядков неизбежны такие ранения. В частных беседах старый Дарувалла называл это движение не «медициной чрезвычайных ситуаций», а «медициной беспорядков». Он полагал, Индия создана для того, чтобы иметь такую организацию врачей.
Ловджи первым воспринял революционные представления о природе возникновения болей в нижней части спины, разработанные ученым Гарвардского университета Джозефом Ситоном Барром. Разумеется, в спортивном клубе Дакуорт помнили не его научные заслуги, а то, как он прикладывал лед после ударов теннисного мяча по локтю, а также делал замечания официанту.
— Посмотри на меня, — говорил Ловджи, держа в руках стакан. — Я горбатый, тем не менее держусь прямее тебя. — Пожилой Сетна до сих пор следил за правильной осанкой, воздавая этим должное великому доктору Ловджи Дарувалле.
Почему же все-таки молодой Дарувалла не был похож на своего отца? Вовсе не потому, что оказался вторым сыном и самым младшим ребенком в семье — Фарук никогда не ощущал себя в чем-то ущемленным. Старший его брат, Джамшед, практиковавший в Цюрихе как детский врач-психиатр, надоумил Фарука приехать в Вену и внушил ему мысль жениться на белой женщине. Разумеется, их отец не выступал против смешанных браков, ни в принципе, ни конкретно — так было с невестой Джамшеда, сестра которой потом вышла замуж за Фарука. Джулия стала любимицей старого Ловджи. Он предпочитал ее общество общению с английским специалистом по ушным болезням, женившимся на сестре Фарука. Оценивая этот факт, следует взять во внимание то, что старый Дарувалла принадлежал к убежденным англофилам: восторгаясь Англией, он держался за все прежнее, что еще оставалось в освободившейся Индии.
Фарук не напоминал своего отца вовсе не потому, что Ловджи был англофилом. После многих лет жизни в Канаде молодой Дарувалла сам превратился в умеренного англофила. Такому развитию событий способствовало то, что любовь ко всему английскому в Канаде носит совершенно иной характер, нежели в Индии, поскольку лишена политических пристрастий и положительно воспринимается общественным мнением. Многие канадцы даже любят англичан.
Фарука нисколько не огорчала ненависть старого Даруваллы к Махатме Ганди. На вечеринках в Торонто он с удовольствием шокировал своих гостей, особенно неиндийцев, повторяя высказывания отца относительно Ганди.
— Это был ублюдок из высшей жреческой касты, который ходил в набедренной повязке, наполнил религией свою политическую активность и попытался превратить в религию свои политические выступления, — жаловался когда-то старый Дарувалла.
Старик бесстрашно говорил то, что думал, даже в Индии, причем излагал свои взгляды и в общественных местах, а не только в укромном клубе Дакуорт.
