центрах искусственного оплодотворения в карту не вписывают, что донор — голем. Да еще программа социальной занятости. Безработных заставляют рожать за деньги.
— Тогда пилот в самом деле может быть тебе братом.
— Заткнись. Моя мать давно умерла. У нее не было других детей.
— Двоюродным. Или троюродным.
— Я же сказал — нет, — отрезал Коулмен. — Даже если какая-нибудь дура-родственница и произвела этого ублюдка, он мне не брат.
— Даже если это поможет тебе не стать «билетом в рай»?
— Даже. Тема закрыта, слышишь, ты, русский?! — прокричал Коулмен.
— Хорошо, закрыта, — согласился Мурманцев.
Разговор прервался. Снаружи, на улице, тоже все стихло. Только насекомые громко орудовали своими скрипками.
Но, видно, Коулмену все же не давала покоя мысль о големе.
— Это экономика, — сказал он вдруг.
— Что?
— Новая раса. Они вывели ее для развития экономики. Големы высвобождают им огромные деньги, которые сейчас идут на пропаганду «урантийской мечты», урантийского образа жизни. Големам не нужно забивать головы слоганами про свободу и демоценности. Это раньше стеклянные бусы для дикарей обходились в гроши. Нынешние стекляшки — все эти демократические карнавалы, разноцветные прилавки, дебильные рожи на экранах…
— Гуманотерпимость.
— А? Да… Это требует миллиардов и дорожает с каждым годом. Поэтому выведение големов — выгодное вложение денег. В ближайшем будущем даст очень приличную экономию.
— Нет, суть не в этом, — сказал Мурманцев.
— Что ты можешь знать об этом, русский?
— Кое-что. Любое событие имеет два смысловых плана. Первый — внешний, он максимум — философский. Второй — скрытый, мистический. — Мурманцев оседлал любимого конька. — В этой истории с рождением голема второй смысловой план — эволюция гуманизма. Голем — последняя ступень гуманоэволюции. Големизация людей. Если буквально — осатанение.
После долгой паузы Коулмен заключил угрюмо:
— У голема только один недостаток — эта скотина неблагодарна.
Мурманцев не ответил.
Скоро он задремал сидя, приткнув голову к стене. Разбудил его грохот засова на двери.
В конуре стало светлее — солнце взошло. Двое вчерашних головорезов с автоматами велели выходить. Повели на улицу, дали облегчиться и снова посадили на грузовик. Затем полчаса чего-то ждали. Один из чернохалатников сунул Коулмену и Мурманцеву по бутылке мутной воды. Коулмен брезгливо посмотрел воду на свет, осторожно сделал глоток. С отвращением швырнул бутылку из машины.
— Тухлятина.
Оба охранника гневно заорали и набросились на него. Колошматили ногами и прикладами автоматов. Еще один равнодушно наблюдал за ними, поводя стволом. Коулмен закрывался руками, потом упал. Мурманцева опять начинало мутить от слабости, голода и душной жары. Он набрал в легкие побольше воздуха и рявкнул во все горло:
— Стоять!!!
От неожиданности они перестали пинать Коулмена и обернулись.
— Оставьте его, — с миром в голосе произнес Мурманцев. — Вы же все-таки люди.
Махди переглянулись, и хотя не поняли ни слова, больше Коулмена не тронули, снова заняли свои места.
Скоро выяснилось, чего ждали. Точнее, кого. В машину затолкали секретаря Мозеса-Леви. Выглядел он неважно. Лицо в крови, губы разбиты, один глаз заплыл, одежда порвана и висит лоскутьями, руки трясутся. Упав на четвереньки, он тут же лег на пол.
Грузовик, хрипло рыкнув, резво взял с места.
Мурманцев открыл свою бутылку и отпил немного. Вода отдавала гнилью. Он оторвал лоскут от рубашки Мозеса, намочил и стал вытирать ему кровь с лица. Коулмен, сам побитый, следил за его действиями с недоверчивым изумлением. Мозес лежал с одним открытым глазом и отрешенно молчал. Порывшись в карманах, Коулмен достал платок и протянул, молча прося тоже намочить. Мурманцев полил платок водой, и Коулмен умыл им лицо.
Грузовик снова трясся по плохой дороге в джунглях. На этот раз ехали около часа. Жара и духота нарастали. Мурманцев молился, чтобы все скорее кончилось. Умирать он не собирался. Просто не оставалось уже сомнений в том, что операция «Международный скандал» благополучно провалилась из-за непредвиденных обстоятельств. И нужно было возвращаться домой.
Машина остановилась, пленников по-быстрому высадили. От яркого света после полутьмы грузовика резануло глаза. Охранники принялись вязать им руки.
Это был небольшой порт воздухоплавательных судов. Прямо из травы поднимался десяток мачт. К ним было причалено несколько воздушных кораблей. Мурманцев, хотя и знал, что такое существует в мире, ни разу еще не видел подобных аэропарков. В Империи их попросту не было. Поэтому он озирался по сторонам с великим интересом, даже внимания не обратил на связанные руки.
Трое чернохалатников вели их через все поле к самой дальней мачте. Руки связали спереди, и Мурманцев держал Стефана за воротник. Но смотрел не под ноги, а вверх. Все аэростаты были небольшие, в длину около двадцати пяти метров. Спереди — отсек кабины с выпуклым лобовым окном. Сзади — метровые лопасти двух винтов. Несущая воздушная оболочка и гондола спаяны в один корпус и скреплены тонкой металлической сетью, покрывавшей всю поверхность аэростата.
Посадочные трапы были устроены внутри мачт. Подъем по винтовой лестнице на полтора десятка метров, затем по металлическому выдвижному мостку — в гондолу.
Внутри не было ничего, кроме узкой деревянной скамьи по одну сторону гондолы. Пленников загнали в самый конец, к двери кормового технического отсека. Трап убрали, причальные канаты отцепили. Аэростат плавно пошел вверх.
На скамье впереди сидели трое сосредоточенных бородатых мужчин. Один старец и двое намного моложе. Одеты в одинаковые зелено-оранжевые балахоны воинов-смертников узкой тропы.
Мурманцев стал изучать охрану — черные халаты. Их тоже было трое. Автоматы двух смотрели в сторону пленников. Еще один возился с мотком веревки.
— И чего этим уродам не живется, — пробормотал Коулмен.
— Священная война, — ответил Мурманцев. — Джихад, объявленный миру-страданию, миру- иллюзии.
— А зачем их Буддалла создал эту иллюзию? — презрительно поинтересовался Коулмен.
— На этот вопрос еще ни один философ не нашел ответа.
Сгорбившись и спрятав руки между коленями, Мурманцев занялся узлами.
Аэростат шел с очень приличной скоростью. Километров пятьдесят в час, прикинул Мурманцев, поглядев в окно. Коулмен прилип к другому. Мозес сидел не двигаясь, взгляд был прикован к ребенку. Стефан безучастно ковырял в носу.
— Это вулкан, — вдруг сказал Коулмен.
Впереди по курсу аэростата вырастала темная гора. Подножие окружали джунгли, и сама она зеленела до трети высоты, а дальше шла безжизненная скалистая поверхность. Самый верх скрывали клубы серого дыма.
— Вулкан, — подтвердил Мурманцев. — Только давно не извергавшийся.
Аэростат стал подниматься выше. Мурманцев еще усерднее принялся теребить крепкие узлы.
Через десять минут уже можно было разглядывать склоны горы внизу. Дым, в котором летали черные бабочки пепла, липнул к окнам гондолы, смазывая очертания вулкана. Но аэростат поднимался все выше и скоро оказался вне досягаемости пепельных клубов. Гондола зависла над самым жерлом.
Черные халаты оживились. Сначала переговаривались между собой, потом тот, что держал в руках
