– Я нахожу удивительной ту легкость и, как бы это сказать, детскую непосредственность, с которой ее создатели поделили шкуру неубитого медведя.
– Ну, милый мой, что естественно, то легко, – ответил попутчик, разливая кофе по чашкам.
– Обычно этими словами уговаривают девушку лишиться невинности, – заметил Федор, взял чашку и сделал глоток. – О, замечательный кофе.
– Мне тоже нравится. Нет, о невинности речь не идет. Это… ну, скажем, третья нога. Зачем России лишняя, мешающая все время нога? Нет, все равно не так, – перебил сам себя Евгений Петрович. – Суть дела в том, что Сибирь не может принадлежать никакому государству, это должна быть свободная территория для свободного освоения. Если хотите, здесь сходятся мистические линии мира. Вам ведь как будто небезразлична эта тема? Сделав Сибирь своей колонией, Россия совершила ошибку. А за подобные ошибки приходится рано или поздно расплачиваться большой кровью. По этому счету Россия платит вот уже век и все никак не расплатится.
– Понимаю, – покивал Федор, – в данном случае мистические линии мира – это как раз то, на чем специализируются американские благотворительные организации.
Евгений Петрович допил кофе и с едва заметной холодностью произнес:
– А кроме того, вам ли, Федор Михалыч, говорить о детской непосредственности, с которой вы сами решились на бегство от собственного прошлого и его долгов, выражающихся сотнями каратов?
Федор отставил чашку, внутренне заледенев. Если б было возможно, он с удовольствием дал бы в морду самому себе. Он с ужасом думал о том, что все-таки проболтался в поезде, напившись до свиней, и теперь висит на крючке у этого ловко подсекающего рыболова.
Видимо, прочитав его чувства, написанные на лице, Евгений Петрович с усмешкой сказал:
– Ничего плохого я вам не сделаю. Напротив.
Он ушел и вернулся через минуту, бросил на стол перед обмякшим Федором три тугих пачки зеленых денег.
– Ваш задаток. С собой ничего лишнего не берите, только самое необходимое. Поедем на машине, продукты и воду я загружу.
– А оружие? – спросил Федор.
– Имеете?
Федор вновь с грустью вспомнил об отцовском «Макарове» и покачал головой.
– Но, кажется, в горах водятся медведи и эти… снежные тигры, – сказал он.
– У медведей сейчас полно еды, мы им будем неинтересны, а в снега нам и залезать незачем.
– Ну что ж, – заключил Федор, вставая и рассовывая деньги по карманам, – остается констатировать, что выбора у меня нет.
Евгений Петрович звучно щелкнул пальцами:
– Кстати, этот откопанный белогвардеец, которого хоронили вчера, ваш родственник?
– Почему вы так решили? – Федор по наитию решил отпираться.
– Кровная связь – загадочная вещь. Я, видите ли, изучал дело Бернгарта. По всей вероятности, этот неплохо сохранившийся покойник носил фамилию Шергин. Ирония судьбы. Так что выбора, милый мой, у вас действительно нет.
3
Второй полк стрелковой дивизии генерал-майора Меркурьева с налета вошел в Каменск- Байкальский. Они наступали бегущим большевикам на пятки, а те оказывали ничтожное сопротивление. Это был не первый город, который части Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева освобождали от Совдепа таким манером, едва ли не с песней. Поэтому объяснение этой легкости, с которой выбивали красных, знали все: у товарищей были другие заботы, когда приближались белые войска, – они «подавляли контрреволюцию» внутри города.
Где-то на окраинах еще звучали выстрелы, но в центре уже успокоилось. Сновали туда-сюда солдаты, подыскивая временное пристанище себе и офицерам. Невдалеке мирно грохотало – что-то ломали с веселой бранью. Кое-где в окнах шевелились занавески, выдавая присутствие городских обитателей и их робкие попытки узнать, чем кончилась перестрелка.
– Глядите-ка, Петр Николаевич, – радостно возгласил поручик Шальнев, появившийся из-за угла дома, – кто-то тут еще влачит существование. Не всех в расход пустили.
– Плохая шутка, поручик, – ответил Шергин, заряжая обойму своего кольта. – Где ваша рота?
– А вот, слышите, – ухмыльнулся Шальнев, – продовольственный склад открывают. Поглядим, что там красные для нас припасли.
– Идите туда и, если обнаружится спирт, поставьте охрану.
– Слушаюсь, господин капитан. Только… – Он замялся.
– Что?
– Вы же знаете, Петр Николаевич… – Поручик нервно дернул щекой. – Возле гимназии уже нашли гору трупов. Я еще не видел, мне доложили. У всех изуродованные лица… там есть совсем дети.
– Знаю, – отрезал Шергин. – Но если каждый раз, натыкаясь на зверства красных, солдаты будут напиваться, то очень скоро армия превратится в сборище ни на что не годных пьяниц. Идите, поручик, – добавил он мягче, – выполняйте приказ.
Козырнув, Шальнев убежал бодрой рысцой. Шергин направился к видневшейся впереди площади. Городишко был дрянной, грязный, дома сплошь деревянные, настил мостовой давно прогнил и разъезжался под ногами. На самой площади красовалось двухэтажное каменное здание с облупившейся краской и частично осыпавшейся лепниной – бывшее уездное собрание либо дом городского головы. Из окна на улицу выбрасывали бумажный хлам, оставшийся после совдепа, а в парадную дверь заносили несгораемый сейф подполковника Борзовского. Здесь же должен был разместиться штаб полка. На церковной колокольне робко затрезвонило.
– А, ну наконец-то хоть кто-то нам рад!
Шергина чуть не сбил с ног Ракитников, командир одного из батальонов полка. Выругавшись по матушке, он мрачно посмотрел на капитана и зло сказал:
– Что-то я не вижу радостных морд здешних обывателей. Так-то они встречают освободителей. Может, им больше по нраву красные собаки?
– Вы тюрьму уже видели? – поинтересовался Шергин. – Сходите, полюбуйтесь. Найдете там ответ на мучающий вас вопрос. Только предупреждаю – там скользко, не измажьтесь в крови.
Он обошел Ракитникова и направился в штаб. Этот несчастный городок красные мучили в последние дни с особенной страстью. Во дворе тюрьмы работали не палачи, а мясники – многие трупы были с отрубленными руками и ногами. Там же лежали голые изнасилованные женщины, девицы. По трупам ходили сытые собаки, лизали кровь и нехотя терзали человечье мясо. За два с половиной месяца в корпусе Пепеляева, двигавшемся на восток по Сибири, Шергин насмотрелся всякого. Ограбленные дочиста деревни, убитые крестьяне, плывущие по реке будто бревна. Мертвецы в исподнем, выставленные напоказ у расстрельной стены. Заживо брошенные в железоплавильные топки завода – около сотни сгоревших трупов нашли в шлаковых отбросах. Зарубленные шашками, заколотые штыками городские обыватели – у домов, на улицах, в придорожных канавах. Трупов было слишком много, чтобы не наводить на далеко идущие размышления.
На лестнице Шергин увидел спускающегося Борзовского.
– А, капитан, вы кстати, – утомленно проговорил тот с папиросой во рту. – Мне донесли, что пойман какой-то красный, не успевший удрать со своими. Он сейчас в подвале. Допросите его и после доложите мне.
Шергин занял одну из комнат на первом этаже здания и велел привести пленника. Через несколько минут перед ним стоял избитый человек с шалыми глазами, в окровавленной рубахе и со связанными за спиной руками.
– Чья на нем кровь? – спросил Шергин у солдата-охранника.
– Возле гимназии взяли, – процедил тот, – последних добивал.
– Увлекся, выходит, – чуть сдерживаясь, произнес Шергин.
– Выходит, так, – шевельнул разбитыми губами палач и сплюнул на пол.
– Кто таков? – резко спросил Шергин.
