– Его только в прошлом году повысили. Начальство, по-видимому, хорошего о нем мнения.
– Чудесно. Вы должны им очень гордиться.
– Он настоящий труженик. И всегда был таким – с малых лет. Помню, тогда все прочие отцы втолковывали своим отпрыскам, что надо прилежней учиться, а мне приходилось заставлять его побольше гулять, не вредить здоровью усердными занятиями.
Миссис Фудзивара рассмеялась и покачала головой:
– Да, у Кадзуо работа тоже на первом месте. Часто допоздна засиживается над бумагами. Я убеждаю его не перенапрягаться, но он и слушать не хочет.
– Где уж им кого-то слушать. Но, должен признать, я и сам был таким же. Когда веришь в свое дело, нет охоты тратить время попусту. Моя жена вечно уговаривала меня проще смотреть на вещи, но я только отмахивался.
– Вот-вот, и Кадзуо из того же теста. Но ему придется поменять привычки, когда он снова женится.
– Не очень на это рассчитывайте, – рассмеялся Огата-сан, аккуратно складывая палочки над чашкой. – Право же, обед был превосходный.
– Что вы, что вы. Уж извините, ничего получше не смогла вам предложить. Не хотите ли еще?
– Если можно, то с удовольствием. Считаю, грех пренебречь хорошей кухней.
– Что вы, что вы, – снова произнесла миссис Фудзивара, вставая с места.
Вскоре после того, как мы вернулись домой, пришел с работы и Дзиро – примерно на час раньше обычного. Перед тем как отправиться в ванную, он весело приветствовал отца: вчерашняя вспышка была, очевидно, забыта. Из ванной он явился переодетым в кимоно, мурлыча себе под нос, устроился на подушке и принялся вытирать голову полотенцем.
– Ну и как все прошло? – спросил Огата-сан.
– Что прошло? А, ты имеешь в виду встречу. Неплохо. Совсем неплохо.
Я была на пути в кухню, но помедлила у двери, ожидая услышать, что Дзиро еще скажет. Его отец тоже смотрел на него. Дзиро, не глядя на нас, продолжал сушить волосы.
– Собственно говоря, – начал он, – думаю, что неплохо. Я убедил их представителей подписать соглашение. Не контракт как таковой, но фактически то же самое. Мой начальник был немало удивлен. Не в их правилах брать на себя подобные обязательства. С работы меня отпустили пораньше.
– Что ж, отличная новость, – сказал Огата-сан и засмеялся. Он перевел взгляд на меня, потом на сына. – Отличная новость.
– Поздравляю, – сказала я, улыбнувшись. – Очень рада.
Дзиро посмотрел на меня так, словно бы впервые меня заметил:
– Что ты стоишь на месте? Я бы не отказался от чаю.
Он отложил полотенце и начал причесываться.
В тот вечер, чтобы отметить успех Дзиро, я приготовила кушанье повкусней. Ни во время ужина, ни позже Огата-сан ни словом не обмолвился о встрече с Сигэо Мацудой. Но едва мы приступили к еде, он внезапно объявил:
– Итак, Дзиро, завтра я от вас уезжаю.
Дзиро вскинул на него глаза:
– Ты уезжаешь? О, какая жалость. Но надеюсь, тебе у нас понравилось.
– Да, я хорошо отдохнул. Собственно, пробыл у вас гораздо дольше, чем предполагал.
– Ты у нас желанный гость, отец, – продолжал Дзиро. – Торопиться незачем, уверяю тебя.
– Спасибо, но мне пора восвояси. Дел у меня почти не осталось.
– Пожалуйста, приезжай к нам снова, когда тебе будет удобно.
– Отец, – вставила я, – вы должны приехать посмотреть на малыша, когда он появится.
Огата-сан улыбнулся:
– Быть может, на Новый год. Раньше, Эцуко, я вряд ли стану тебя беспокоить. Тебе и без меня хватит хлопот.
– Жаль, что именно сейчас я был занят по горло, – сказал муж. – В следующий раз, наверное, будет полегче и мы найдем больше времени для того, чтобы поговорить.
– Ничего, Дзиро, не огорчайся. Для меня самое радостное – видеть, как ты всего себя отдаешь работе.
– Теперь, когда вопрос с этой сделкой решен окончательно, я буду посвободней. Досадно, что тебе приходится уезжать именно сейчас. А я было собирался взять денька два выходных. Но, наверное, ничего не поделаешь.
– Отец, – вмешалась я, – если Дзиро будет несколько дней свободен, нельзя ли вам остаться еще на недельку?
Дзиро прекратил жевать, но головы не поднял.
– Заманчиво, – отозвался Огата-сан, – но, думаю, мне и вправду пора в дорогу.
– Жаль, – проговорил Дзиро, кладя в рот кусок.
– Да, необходимо докончить с верандой до приезда Кикуко с мужем. Они непременно захотят навестить меня осенью.
Дзиро не ответил, и некоторое время мы ужинали молча. Потом Огата-сан произнес:
– А кроме того, я не в состоянии тут сидеть и весь день думать о шахматах. – Он как-то странно усмехнулся.
Дзиро кивнул, но ничего не сказал. Огата-сан снова рассмеялся, и мы продолжили ужин в молчании.
– Ты теперь пьешь саке, отец? – вдруг спросил Дзиро.
– Саке? Иногда, капельку. Не очень часто.
– Поскольку это наш последний совместный вечер, может быть, выпьем немного саке?
Огата-сан, казалось, с минуту раздумывал – и наконец с улыбкой сказал:
– К чему суматоха вокруг такого старика, как я? Но за твое блестящее будущее я вместе с вами выпью.
Дзиро кивнул мне, и я достала из буфета бутылку и две чашки.
– Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, – говорил Огата-сан. – Ты всегда многое обещал.
– Из того, что произошло сегодня, вовсе не следует, что повышение мне гарантировано. Но, полагаю, мои усилия вреда не нанесли.
– Ну да, конечно. Сомневаюсь, что ты себе сегодня очень уж повредил.
Оба молча следили, как я разливаю саке. Затем Огата-сан положил палочки и поднял свою чашку:
– За твоё будущее, Дзиро.
Муж, все еще с набитым ртом, тоже поднял чашку:
– И за твоё, отец.
На память, насколько я понимаю, полагаться нельзя: нередко на нее заметно воздействует обстановка, окружающая того, кто вспоминает; это, несомненно, касается и кое-каких моих воспоминаний, здесь собранных. Заманчиво, к примеру, убедить себя в том, что я испытывала в тот день некое предчувствие, что тягостный образ, возникший в моем представлении, разительно отличался, будучи гораздо более живым и ярким, от бессчетных фантазий, витающих в воображении в долгие часы бездействия.
Скорее всего, ничего особо примечательного в этом не было. Несчастье с маленькой девочкой, которую нашли висящей на дереве, потрясло округу куда сильнее прежних расправ с детьми, и в то лето наверняка не меня одну одолевали подобные тревоги.
В поздний полуденный час, день или два спустя после нашей прогулки на Инасу, я занималась у себя дома мелкими хозяйственными делами и случайно выглянула в окно. Почва на пустыре, должно быть, основательно затвердела: по сравнению с тем разом, когда я впервые увидела большую американскую машину, теперь она двигалась по неровной поверхности без особого труда. Она постепенно приближалась,
