погоды ждем. Но ведь когда-то и активные действия надо начинать.
— Да, видимо, нам пора заявить о себе официально, — поддержал его Вареников, — но такой ход надо сделать с максимальной пользой для нас.
— У меня такое предложение, — после некоторого раздумья сказал Шустов. — Надо произвести обыск в заброшенном доме Купряшиных.
— Зачем? Неужели вы считаете возможным найти что-нибудь стоящее спустя столько времени? — пожал плечами Вершинин.
— А почему бы и нет? Если место сухое, то с помощью специальных приборов, ультрафиолетового осветителя например, можно попытаться отыскать следы крови в щелях между бревнами потолочного перекрытия. Но не это главное. Мы должны одним выстрелом убить нескольких зайцев. К такому событию будет привлечено внимание всего села) и не исключено, что кое-кто из числа тех жителей, которым известны интересующие нас сведения, сообщит нам о них. Ну и, конечно, мать Купряшина. Если убийство совершено ее сыном и ей известно о нем, она сообразит, что раз мы решились на обыск спустя, столько времени — значит, дело нешуточное. Тогда она неизбежно попытается связаться с ним, предупредить, поставить в известность о наших действиях. Или поедет к нему, или напишет.
— Скорее всего напишет, — согласился Вареников. — Странствовать по свету в таком преклонном возрасте она не решится.
— В общем, надо поручить участковому установить, каким путем она попытается связаться с сыном. Пусть он предупредит работников почтовых отделений. Получение у прокурора санкции на выемку ее почтовой корреспонденции мы попросим взять на себя Вершинина. В принципе против моего предложения есть возражения? — спросил Шустов и внимательно оглядел собеседников. — Нет. Тогда договоримся о деталях. Иными словами, кто поедет и когда.
10
— Всему воля божья, — в сотый раз послышалось из изломанного поперечными морщинами щелевидного рта.
— Ну при чем здесь бог, при чем бог? — вскипел Вершинин. — Сын у вас преступник-рецидивист — на то воля божья; дом вы свой бросили — на то воля божья. Грабь, убивай — на все воля божья?
Вот уже битых два часа Вячеслав безрезультатно допрашивал мать Купряшина. Он взывал к ее совести, ссылался на статью Уголовного кодекса, смягчающую вину в случае чистосердечного признания, намекал на свою полную осведомленность, но в ответ слышал только одни, ставшие поперек горла слова.
Дверь кабинета участкового визгливо заскрипела и приоткрылась. В образовавшееся отверстие заглянул Шустов.
— Вячеслав Владимирович, не могли бы выйти на минуту? — будничным тоном попросил он.
Метнув на старуху резкий взгляд, Вячеслав вышел.
— Не получается? — с сочувствием спросил Шустов. — Бывает. Расстраиваться не стоит. Поверь моему опыту, Купряшина ничего не скажет — гипертрофированная любовь к сыну в сочетании с крайней забитостью и религиозным фанатизмом. Качества почти непробиваемые. Поэтому давайте объявим ей постановление о производстве обыска в бывшем доме, пригласим с собой и пойдем. Мы все уже давно готовы, и понятые на месте.
К дому шли молча. Умолкли даже две шустрые бабенки, специально подобранные Позднышевым в понятые из числа таких, которым достаточно сказать что-нибудь по секрету, чтобы назавтра об этом знало все село. Участковый, уважительно предохраняя от ударов, нес привезенный из города ультрафиолетовый осветитель. На всякий случай запаслись парой ломиков и лопатой. К удивлению Вершинина, Купряшина тоже следовала за ними метрах в ста позади.
Заброшенный дом тоскливо смотрел забитыми крест-накрест окнами. Кое-где сквозь рассохшиеся ставни мутной слезой поблескивали запыленные стекла. Вячеслав пытался сквозь щель заглянуть внутрь, но ему удалось разглядеть лишь очертания каких-то предметов. Покинутое человеческое жилье всегда вызывало у него жгучий интерес. Вершинину казалось, что в пустых комнатах, в темных каморках, в зияющих отверстиях подвала скрывается какая-то, тайна, не познанная владельцами, возникшая еще до них, в прежние времена.
Его мысли прервал резкий визг выдираемых ржавых гвоздей. Это орудовал ломом Леша Позднышев, пытаясь открыть забитую наглухо дверь. Совместными усилиями доски вскоре удалось выдернуть. Открылась картина полного запустения. Все более или менее громоздкие вещи: шифоньер, круглый стол и табуретки — находились в комнате. Видимо, Купряшина оставила тут все, за исключением самого необходимого. Судя по нетронутому ковру пыли, даже мыши давно не посещали забытого богом и людьми помещения.
— Давайте начнем с комнаты, — предложил Шустов, осторожно наступая на рассохшиеся доски.
Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром они обследовали сначала комнату, а затем и небольшую переднюю, служившую когда-то кухней, однако ничего представляющего интерес не нашли.
— Теперь можно и на чердак, — заметил Позднышев, пробуя ногой крепость перекладин лестницы.
На удивление чердак оказался сухим и относительно чистым. Правда, в углу лежала куча тряпья, а сверху свисала в виде сталактитов паутина. Отверстие из чердака на улицу оказалось плотно закупоренным. Такая, хотя и условная, герметизация предохраняла помещение от влаги.
— С чего начнем? — участковый вопросительно взглянул на Вершинина.
— Давайте осторожненько очистим пазы между бревнами перекрытия, а потом ломами станем поочередно раздвигать их и применять ультрафиолетовый осветитель. Здесь достаточно темно.
Вскоре тонкий луч осветителя начал медленно ощупывать каждый сантиметр пространства. Изредка в его лучах то синим, то зеленоватым светом вспыхивали какие-то мелкие пятна органического происхождения. Задерживаясь на несколько секунд, луч скользил дальше.
— Стоп! — Шустов удержал руку Вершинина.
В свете луча люминесцировало темно-коричневое с бархатистым оттенком пятно величиной со спичечный коробок.
— Оно, — прошептал Вячеслав, вытирая выступивший от волнения пот. Луч осветителя в его руке мелко подрагивал.
— Погодите торопиться с выводами, — предостерег Шустов и стал внимательно рассматривать пятно. — Такую же люминесценцию дает и ржавчина.
Он вынул из кармана пробирку, смочил содержимым ватный тампон и чуть коснулся края пятна.
— Ну-ка, посветите сюда, — попросил Вершинин Позднышева, державшего в руках электрический фонарик.
Вата оказалась окрашенной в синий цвет.
— Здорово! — У Вячеслава даже глаза загорелись. — Отправим на экспертизу, пусть попробуют установить, чья кровь; человека или животного.
— Эй, бабоньки, — подозвал понятых Шустов, вороша при свете фонаря какие-то тряпки. — Что сие есть? — и передал одной из них полоску материи.
Та испуганно приняла ее и спустилась с чердака вниз, ближе к свету.
— Пояс это, — послышалось снизу, — от женского платья, вельветового, кажись. Коричневого, — добавила она, сбивая с него пыль.
Вершинина словно ветром сдуло вниз. Он выхватил из рук понятой находку,
Точно! Пояс от женского платья из коричневого или, точнее, серо-коричневого от пыли вельвета. В платье из такого вельвета, судя по протоколам, и была одета потерпевшая.
— Ну-ка, разрешите, — Позднышев взял у него пояс. — Такая штука может означать много или не
