— Они никогда не «голосуют». Наверно, ждут рейсового автобуса.
— Наивный сытый археолог! Они готовы подсесть к любому джентльмену. Даже если заплатит каких-нибудь жалких десять тысяч лир. Догадываешься, зачем их подсаживают? Чтобы свернуть в ближайшие заросли… Сколько стоит билет в кино? Правильно, четыре тысячи. А бифштекс? Умница, шесть тысяч. От шести до десяти. На базе же этим крестьянкам платили двести тысяч в месяц. Попробуй избавься от домогательств какого-нибудь потного хряка, сразу вылетишь на обочину. О, на нашей несчастной Сицилии они способны купить все!
По стеклам забарабанил дождь. На пляже началось столпотворение: люди сломя голову бежали под полосатые навесы.
— Значит, эти полтораста человек на базе работают… — начал я, но она перебила:
— Не работают, а работали. Их всех недавно уволили. В один день. Сунули каждому выходное пособие — и под зад коленкой! Благодетели!
«Вот это улов! — подумал я. — Если к тому же окажется, что юс лишили работы после землетрясенья в Сигоне, то…»
— Антонелла, слушай внимательно. Как можно скорее ты должна узнать примерную дату их увольнения. Это главное. И причину. Кто и как им объяснил, что база больше не нуждается в их услугах? Переговори с Винченцо. Узнай у него поподробнее о Поющей горе. Разыщи его, добудь хоть из-под земли. Но обо мне не упоминай, ладно? Парень он надежный? Порядочный?
— Порядочный и надежный. Иначе не стал бы моим мужем, — сказала Антонелла Маццанти.
Понедельник и вторник я провел в Чивите. Зденек не зря восхищался античным бассейном. Мозаика на дне — нереиды и тритоны с дарами моря — открывалась во всем великолепии. Но истинным шедевром был центральный рельеф с временами года, где по кругу изображались бесхитростные сцены мирной жизни: сбор плодов и винограда, жатва, заклепывание бочек, собирание хвороста, закалывание свиней, Среди развалин храма Геракла обнаружились осколки еще одной мозаики, сильно пострадавшей. То была восседающая на слоне женщина со строгим взором и крутым подбородком — несомненно, богиня правосудия.
Как и наметил Учитель, я с рабочими заложил раскоп на вершине холма, рядом с Дозорной башней. Под брусчаткой пошла бурая глина, мелкие камни. Я бы и сам взялся за лом или лопату, но нарывала рука: следы удара по колючей проволоке той ночью.
Ближе к вечеру хлынул дождь. Я отпустил рабочих, лег подремать, но сразу заснул.
Проснулся без четверти двенадцать. Дождь стучал по брезенту. Хотелось пить, и я залпом опрокинул два стакана компота. Натянул дождевик. Спустился, скользя на камнях, к морю. Даже скала Чивиты не различалась во тьме. Море рокотало. Я брел наугад, пока не наткнулся на колючую проволоку.
В дождевой пелене за стальной паутиной внезапно обозначилось лицо. Я не заметил, откуда оно появилось.
— Снежнолицая…
— Зови меня лучше Эоной… Что у тебя с рукой?
— Напоролся на ржавую проволоку. Заживет.
Она протянула руки сквозь паутину ко мне, и я с замершим сердцем вложил в них свою. Незабинтованные кончики пальцев ощутили ее гладкую холодную кожу.
— О, как ты жжешься, какой огонь бежит по жилам твоим! — принялась вдруг бормотать Эона изменившимся голосом. Лицо ее, как мне показалось, слабо засветилось. Она погладила бинт, и боль сразу утихла.
— Никакая ты не внучка Хроноса, и отец твой — не старец Эон. Ты — Снежнолицая!
— Немочь сонная одолела, котору ночь наважденье одно и то же, — Глаза ее полузакрылись, она крепко ухватилась за мою руку. — Аль сонной травы подмешали мне колдуны, аль зелье иное какое?.. Говорила свет-батюшке, в пояс кланялась. «Сокол ясный, не скликай женихов с четырех ветров, ни с полуночи и ни с полудня, ты отдай меня, красну девицу, за Савватия-молодца». Аи не вышло, не сладилось: посулили владыке заморскому, где ж перечить родителю стану… Ничего не скажешь, удал женишок, и умом взял, и обхожденьицем, а как стрелу калену в кольцо по-над теремом пропустил, надо рвом скача на лихом коне, — тут судьбина моя и решилася. А хозарин-то, ровно червь во рву, извивался с хребтом переломанным… Немочь сонная, наважденье, бесовский соблазн. Кто ты есть, человече, с ладонью аки огонь? Нешто стрелена ворогом? Нешто ловчая птица уклюнула, егда коли охоту творил?
— Снежнолицая! — закричал я. — Не выходи за владыку, не уезжай в Бекбалык! Знаешь ли, что случится на Чарыне, горной реке? Не выходи, Снежнолицая! Я, я тебя люблю!
Она отдернула руки. Схватилась за проволоку. Лицо перестало светиться, снова открылись глаза.
— Ты спрашиваешь, вмешиваемся ли мы в земные события? — сказала она чуть устало. — Крайне редко. Чтобы не исказить причинно-следственные связи в галактическом континууме. С природными силами шутить нельзя.
— Я люблю тебя, Снежнолицая…
— Зови меня лучше Эоной.
В «Золотой раковине» портье вручил мне запечатанный конверт. Внутри на узкой полоске бумаги плясала ее скоропись: «Важные новости. Звони. — А.М.». Я позвонил, договорился о встрече и, заглянув ненадолго к Учителю (он все еще не выздоровел, но уже ходил по номеру), вызвал такси. По пути я разглядывал ладонь. Никаких следов нагноения. Где еще вчера зияли ярко-красные ранки с зеленовато- желтыми разводьями, теперь была Обычная кожа. Что еще преподнесет мне Снежнолицая, точнее, те, что стоят за ней? Каким надо обладать могуществом, чтобы выудить из моей памяти ее образ и оживить… Нет, так рассуждать не совсем правильно, ведь Снежно-лицая существовала задолго до меня. Скажем так: сколько раз должно переплестись вокруг Земли кольцо времени, чтобы сон Снежнолицей там, за звездными реками Хроноса, почти тысячу лет назад материализовался здесь, у подножия утеса Чивиты, причем материализовался, как я начал понимать, лишь для меня одного… Какой прицельный взор у обвитого змеею старца с львиной головой…
Антонелла поджидала меня на прежнем месте, у «Трех лилий», но без машины.
— Мотор забарахлил у «букашки». Муж починит дня через два, не раньше. Давай погуляем по набережной, Земледер.
Она взяла меня под руку и крепко прижала локтем.
— Угадай, где я вчера была? Пари, что из десяти попыток промахнешься.
— Бывает, ничего не выходит и после десяти попыток, — сказал я.
— Ах, ах, какой острослов! А была я в гостях у самого… Иллуминато Кеведо!
— Предлагаю по сему поводу отобедать вон в том ресторанчике под пальмами. Если не ошибаюсь, он называется «Аквариум», угадал?.. Кажется, я там как-то сидел с одной пышноволосой неприступной красавицей. В ее волосах запутывались пчелы.
— А жалишь меня ты, — сказала Антонелла.
Она всегда жила в недосягаемом для меня бешеном ритме. В считанные, секунды успела перемолвиться с официантом, заглянула в круглое зеркальце, лизнула мизинец и провела под глазами, причесалась, не переставая отхлебывать оранжад и тараторить:
— Представь, его координаты раздобылись в телефонной книге. Я позвонила, хочу, мол, переснять несколько своих старых фото. Он поинтересовался, когда я кончила гимназию, и ну зазывать меня в свое ателье. Я поехала не раздумывая.
— Настоящие сицилианки никогда не раздумывают, — успел ввернуть я, но она и глазом не моргнула:.
— Дон Иллуминато оказался молодящимся старикашечкой с бородою клинышком, усиками и лысиной, замаскированной сбоку длинными волосами. Бывают такие старцы, от которых за три холма несет козлом… Оказывается, он спе-ци-а-ли-зи-ру-ет-ся — на чем бы ты думал? Съемки обнаженной натуры: каков дон! Теперь представь, сколько этой самой натуры у него поразвешено в ателье.
— Представил, — сказал я. — Заодно представил, как захотелось сатиру козлоногому прибавить к своей коллекции парочку свежих снимков.
