Доминика Радзивилла с награбленными в Москве ценностями, которые пан Доминик спешил доставить в свое имение в Несвиже. Узнав об этом, адмирал страшно разгневался:
— Черт возьми! Екатерина совершила роковую ошибку, милостиво простив его отца… У нее было слишком пристрастное отношение к полякам!
Вскоре в Петербург ушло письмо, в котором Чичагов информировал Александра I о реквизированном обозе пана Доминика. Адмирал сообщал императору, что он учредил особую комиссию для того, чтобы определить, какая часть имущества несвижского имения. Радзивилла может быть изъята в Российскую казну для возмещения ущерба, нанесенного ей пребыванием пана Доминика в Москве. Сундук с драгоценностями был отправлен в Бобруйск до особого указа из Петербурга.
На пятый день после описанных выше событий жена Бургельского разбудила его среди ночи:
— Вставайте же! — сказала она громко, после чего прошептала ему что-то на ухо.
— Ты с ума сошла! Бургельский вскочил с постели. — Где он?
— На кухне. Три дня ничего не ел…
В полуподвале, где располагалась дворцовая кухня, какой-то человек жадно поглощал холодный ужин. Это был телохранитель пана Доминика — Скабневич, чудом спасшийся вместе с хозяином после боя у Муровщины.
— Боже, на кого вы похожи, Людвиг! Где князь? — спросил Бургельский.
— Лучше не спрашивайте… Мы попали в такой жернов… Положение Бонапарта аховое. Или он переправится через Березину, или… Хозяин послал меня сюда, чтобы узнать, каково положение в крепости и цело ли имущество, оставленное им на ваше попечение? Боже, какая кара… Мы везли сюда кучу добра… Все отбито русскими…
Бургельский перебил Скабневича:
— Послушайте, Людвиг! Вам нельзя оставаться здесь долго, Пейте и ешьте, покуда я пишу князю записку… Передайте ему на словах, что я денно и нощно молюсь о его здоровье.
Утром в окрестностях Несвижа конный дозор русских остановил подозрительного всадника. У него нашли записку Бургельского к Доминику Радзивиллу, содержание которой было тотчас передано начальнику Несвижского гарнизона. В записке говорилось, что созванная Чичаговым комиссия реквизировала имущество Несвижской крепости, однако:
«…многое, дорогой князь, я успел припрятать так, что вряд ли кто и сыщет. Я имею в виду шестьдесят пудов столового серебра, то серебряное чудо, что всегда было вашей гордостью, и еще много такого, о чем сам не имею пока ясного представления, но знаю с очевидностью, что цены немалой.
Самонадеянный комендант гарнизона не посчитал нужным уведомить Чичагова о записке Бургельского и употребил все усилия на поиски указанного в этой записке имущества Радзивиллов, но безуспешно. Комендант Несвижской крепости стойко перенес пристрастные допросы, но тайны подземелья не выдал. Разъяренный командир драгунов приказал расстрелять его вметете с пойманным телохранителем пана Доминика у крепостной стены.
Приказ Бонапарта уничтожать частные обозы, а высвобождавшихся из-под них лошадей отдавать артиллеристам под пушки выполнялся из рук вон плохо. Отряды военной жандармерии первыми нарушали этот приказ, поддаваясь искушению заработать несколько золотых с каждой частной повозки, и намеренно исключали их из числа тех, что подлежали уничтожению. Тем самым они выносили алчным держателям сокровищ смертный приговор: несчастные лишались главного своего преимущества — скорости…
Бессонница снова мучила Наполеона, но на этот раз она была кстати: он ждал ночного посетителя. Император вышагивал по комнате. Он дал выход охватившему его раздражению:
— Проклятая страна! Кажется, Коленкур был прав, отговаривая меня идти на Москву. Что ж, история отведет ему роль пророка…
— Ваше величество, прибыл генерал Гранье! — Плечи дежурного офицера были белы от снега.
— Пусть войдет. Ко мне никого не пускать — даже особых курьеров!
Едва Гранье переступил порог комнаты, Наполеон шагнул ему навстречу, держа на вытянутых руках свою шпагу.
— Возьмите, генерал, вы заслужили ее! Время показало, что я сделал верный выбор, доверив вам важное поручение. Эта шпага будет залогом нашей будущей дружбы. К сожалению, дорогой Гаспар, от Куперена нет никаких известий. Если он погиб, то вы и я остаемся единственными, кто знает семлевскую тайну. Я не хочу расширять круг людей, знакомых с ней. Надеюсь все же, что посланные с Купереном трофеи избегнут плачевной участи. Иначе это стало бы настоящей трагедией для Франции! Думаю, вы понимаете, что как только русские завладеют трофеями, у них будет предлог потребовать от Парижа контрибуцию, грозящую опустошением подвалов Тюильри, где хранится триста восемьдесят миллионов моих франков. Я знаю, как это делается! Я сам разорял музеи Венеции и Рима, вытурив оттуда австрийцев.
Наполеон подошел к карте. Взгляд его упал на местность, отмеченную синим флажком:
— Кажется, барон, я был прав, приказав вам спрятать тут некоторые из моих бумаг. Таким образом, семлевская легенда отчасти все-таки справедлива. Сегодня эти документы лишь бумаги, а завтра — сама история. Вряд ли я доживу до того дня, когда смогу воспользоваться ими. Поэтому заклинаю вас, дорогой друг, достать и сохранить их для потомков! Я знаю, вы переживете меня. К сожалению, все оставшиеся документы канцелярии я буду вынужден приказать сжечь.
— Ваше величество, но у вас есть еще достаточно войск, чтобы защитить канцелярию…
— Дорогой друг, на их долю хватит имущества Главной квартиры и казны. Говоря откровенно, вряд ли мы найдем брешь в кольце окружения. Советую вам надеть кирасу и не снимать ее, покуда мы не оставим пределов России.
Худшие опасения императора могли оправдаться, не помоги ему случай. Удачно переправившись через Березину у деревни Студенки, Наполеон пожалел, что поспешил уничтожить оставшиеся документы канцелярии, но последующие события показали, что у него не было выбора. Близ Вильно французы потеряли последние пушки и те повозки с награбленным добром, что благополучно пережили все тяготы пути по Смоленской дороге.
Время для появления в армии было выбрано Александром I весьма удачно; накануне дня его рождения. В разгар торжественного обеда, устроенного в честь тридцатипятилетия императора, окна домов дребезжали от праздничной канонады. Прервав поздравительные славословия, Александр сказал:
— Господа! Вот оказия… Пока добирался к армии, не выходила у меня из головы басня нашего знаменитого пиита Крылова, в коей все мы узнали нашего досточтимого князя: «…с волками иначе не делать мировой…» Именно, господа: до полного снятия шкуры. Европа ждет от нас этого, и наш долг вызволить ее из лап варвара! Что скажете на сей счет, Михайла Ларионович?
Кутузов не спеша дожевал кусок жареного мяса и только после этого ответил:
— Не надорваться бы, ваше величество… Столь быстрый марш от Москвы до Вильно и весьма плохо устроенное снабжение армии магазинами, которое обещалось, однако, быть отменным, сделало наше воинство мало отличимым от неприятельского. Кроме, разумеется, духа. На чем единственно и держимся. Из дальних губерний вряд ли скоро устроится пополнение, а необученных резервистов пускать в Европу опасно, да и противно нашей славе. Отдых, ваше величество, нужен одинаково маршалам и рядовым. Что до врага, то с ним будет покончено, я не сомневаюсь!
Александр решил уйти от болезненной для его самолюбия темы:
— А что, князь, истинны ли слухи, будто француз увез в Париж награбленное в Москве и ее уездах добро?
— Думаю, ваше величество, что церквам и монастырям многое будет возвращено. Порукой тому сообщения, доставляемые мне командирами частей… Однако ничто не восполнит пепла пожарищ, в коих
