Ты сам прекрасно это понимал и имел возможность выбора.
Козлов был убийцей и заслуживал смерти…»
Как будто закольцованная магнитофонная лента воспроизводила нескончаемый диалог, и требовалось усилие воли, чтобы заглушить фразы беспредметного спора.
Если бы подполковник Викентьев знал о бесконечных рефлексиях Валеры Попова, о склонности к самокопанию, он бы не посчитал его «по всем статьям» подходящим для предложенной работы. А если бы подполковник и Иван
Алексеевич Ромов знали про «повышенную возбудимость», борьбу с комплексом неполноценности и попытки писать песни они безоговорочно бы отклонили кандидатуру капитана Попова. Но, кроме самого Валеры, всего этого знать никто не мог. И настал день, когда генерал подписал совершенно секретный приказ:
«..Вместо выбывшего в связи с увольнением из органов по состоянию здоровья майора Фаридова включить капитана Попова в состав специальной оперативной группы «Финал» под номером четыре.
Руководителю спецопергруппы подполковнику Викентьеву обеспечить инструктаж и подготовку капитана Попова…»
Спецопергруппа «Финал» состояла из шести сотрудников, каждому был присвоен номер, соответствующий выполняемым обязанностям. Здесь существовала определенная система: чем меньше цифра номера, тем важнее проделываемая им работа. В соответствии с этой зависимостью руководитель группы подполковник Викентьев обозначался номером два, потому что под номером один значился человек, без которого существование всей группы не имело смысла. Номера с первого по четвертый образовывали внутренний круг, ядро спецопергруппы. Номера пятый и шестой оставались во внешнем круге, обеспечивали успешную деятельность ядра и не были посвящены во все ее тонкости.
Центральными фигурами внутреннего круга являлись прокурор и врач, но они в состав группы не входили, Викентьеву не подчинялись и номеров не имели.
«Финал» обслуживал юг страны. Аналогичные группы имелись в центре, на севере, востоке и западе. Очень редко — раз в три-пять лет — руководителей групп собирали для обмена опытом. Несколько раз пробовали вызвать в центр всех членов внутреннего круга спецопергрупп, но из этой затеи ничего не вышло: ехать никто не захотел, и даже служебная дисциплина в данном случае оказалась бессильной. Общение так и осталось заочным — в виде рассылаемых спецпочтой обзоров практики «Финалов», в основном затруднений, с которыми приходилось сталкиваться, и возникающих ЧП. Обзоры получались короткими и выходили нерегулярно.
Обо всем этом Валера Попов узнал из инструкции, которую Викентьев дал ему прочесть в своем кабинете. Подшивка обзоров практики, также прочитанная без права выноса, содержала перечень ошибок тюремной администрации и конвойных подразделений, обнаружившихся пробелов в наставлениях и инструкциях, нестыковок правовых и грубо практических решений, а главное — массу примеров хитрости, изобретательности и жестокости тех, кто уже был списан обществом и, находясь у последней черты, предпринимал отчаянные попытки удержаться на краешке жизни.
«В нарушение правил содержания были помещены в одну камеру без осуществления должного надзора, вследствие чего сумели проделать подкоп за пределы охраняемого периметра и совершили побег…»
«…Сообщение об отклонении ходатайства о помиловании поступило 9.06 в 14 часов 40 минут, приговор был приведен в исполнение 13.06 в 02 часа 30 минут, а телеграмма зампредверхсуда о приостановлении исполнения приговора в связи с истребованием дела на предмет принесения протеста доставлена 13.06 в 07 часов 10 минут. Нарушений закона, приказов и инструкций со стороны администрации учреждения СТ-15 и руководителя спецопергруппы «Финал» не установлено. Дан ответ о невозможности приостановить исполнение приговора…»
«…В нарушение инструкции не был переобут в галоши и, разломав туфлю, извлек стальной супинатор, который заточил о пол и использовал для нападения на контролера в момент передачи сотрудникам спецопергруппы. В результате нападения контролеру причинены тяжкие телесные повреждения…»
«…Затем, переодевшись в снятую с убитого форменную одежду и используя комплект служебных ключей, прошел на пост номер пять, где совершил изнасилование и убийство контролера Стукаловой, после чего попытался проникнуть в оружейную комнату…»
Попов неоднократно бывал в следственных изоляторах и тюрьмах, думал, что достаточно знает о жизни, скрытой от посторонних глаз за высокими заборами с противопобеговой «колючкой», стальными, лязгающими электромагнитными запорами дверями внешнего периметра, решетками между блоками и постами, дубовыми, обитыми металлом дверями камер. В этом мирке желтого электрического света, тускло окрашенных стен, тяжелого духа спрессованных в замкнутом пространстве человеческих тел жизнь была не менее насыщенной и напряженной, чем в большом вольном мире. Скорее наоборот, потому что здесь все происходящее касалось самого простого и важного для каждого человека — собственной шкуры в буквальном, первобытном смысле слова.
Нарушение режима грозило холодным карцером с пониженной нормой питания — реальной возможностью получить туберкулез, нарушение тюремного «закона» могло повлечь калечащее избиение или изнасилование. Перехваченная оперчастью записка добавляла лишние годы «до звонка», а лишняя фраза сулила удушение подушкой или перерезанное заточенной ложкой горло.
Так вот Попов, как опытный сотрудник уголовного розыска, знал обычаи и закономерности звериной зековской жизни, но, читая обзоры, испытал чувство постоянного посетителя зоопарка, вошедшего вдруг со служебного входа и окунувшегося в подробности приготовления кормов, ветеринарных осмотров и забоя животных, технологии противоэпидемиологических прививок, процедур выбраковки, разборов случаев заболевания бешенством…
Он считал, что его трудно чем-нибудь удивить, но сейчас удивлялся и собственной неосведомленности, и остроте происходящих за каменными стенами чрезвычайных происшествий, и нечеловеческой сути совершаемых людьми поступков и многочисленным недосмотрам, просчетам и ошибкам контрольно-надзирающего состава. Он обратил внимание, что об ошибках сотрудников спецопергрупп в обзорах не сообщалось, и спросил у Викентьева: почему?
Валера думал, что подполковник скажет о высокой подготовке и чрезвычайной выучке номеров внутреннего круга, но ответ был гораздо прозаичней.
— А кто их выявит, наши ошибки? — после короткого раздумья буднично произнес Викентьев. — Кто на нас пожалуется? Да и вообще…
Аккуратный подполковник замолчал, как бы раздумывая, говорить дальше или нет.
— Мы ведь работаем там, где законы уже не действуют. За чертой всего… Не понял?
Викентьев открыл ящик стола, порылся в бумагах и протянул Попову книжку в синей обложке.
— Читал? Уголовно-процессуальный кодекс. Раздел пятый — «Исполнение приговора». Но про исключительную меру там ни слова! Нет, ты посмотри, посмотри!
Попов машинально взял книжку, полистал пятый раздел.
— Убедился? — спросил Викентьев, как будто Попов впервые заглядывал в УПК. — А возьми конституцию… Какие права и обязанности имеет гражданин, приговоренный к расстрелу? Есть в конституции такая статья?
Валера так же машинально покачал головой.
— Вот видишь! А где есть?
— Не знаю.
— А я знаю. Нигде нет! — Викентьев забрал УПК и бросил его обратно в ящик. — А в газетах как пишут? Такой- то приговорен к исключительной мере наказания, и точка. Потом еще сообщение: дескать, приговор приведен в исполнение. Что между этим «приговорен» — «исполнен»? Мрак, темнота! Оттого и разговоры дурацкие ходят: мол, на самом деле никого не расстреливают, ссылают на урановые рудники… Дурачье! Как будто смертник станет работать… На рудниках свободные люди по доброй воле вкалывают, я как-то раз столкнулся… За большие деньги здоровье продают, и каждый надеется самым умным оказаться: заработать хорошо и вовремя уехать. Да… Не о том речь! Нет никаких законов про это дело, гласности никакой тоже нет, общественное мнение никак не определится: нужна исключительная мера, не нужна… А
