— Тоня, хочу тебя пригласить…
— В театр?
— Не совсем.
— В кино?
— Лучше, Тоня.
— Неужели в ресторан?
— Еще лучше.
— Куда же? — спросила она, улыбкой обозначив, что согласна на любое место.
— На кладбище, Тоня.
— В переносном смысле?
— Нет, в прямом.
Капитан признался, что проводится оперативное мероприятие и потребовалась ее помощь. Антонина и этому обрадовалась. Капитана торкнула совесть: имеет ли он право так использовать отношение к нему девушки? Но успокоился: делал не в личных целях, а в интересах службы.
Договорились встретиться в полночь здесь, в РУВД. Палладьев попросил:
— Тоня, перестань звать меня «товарищ капитан». Игорь я.
21
Есть некоторое соответствие криминального эпизода масштабу личности преступника. Мелкий вор лезет в квартиру, крупный — грабит банк. Коловратского Рябинин не понимал.
Образован, умен, энергичен, рукоделен… И придумал малоэффективный способ извлечения доходов — английский стиль. Сдавать комнату с мумией. Крупные дельцы строили финансовые пирамиды, создавали дутые фирмы, проворачивали махинации с ценными бумагами… Рябинину приходилось расследовать преступления, где выступали фальшивые генералы, депутаты, артисты, дипломаты. Гребли деньги лопатой.
Рябинин вспомнил исторического мошенника, корнета Савина. В феврале семнадцатого года каким- то образом он стал начальником охраны Зимнего дворца и продал его американцу. Оформил сделку так: в архиве взял какой-то официальный документ, текст отрезал, верх с грифом фирмы оставил, сделал оттиск двуглавого орла с монеты и приложил связку старых ключей. В расписке значилось, что он, Савин, продал Зимний дворец такому-то. От американца получил два чемодана денег.
Не английский стиль, а русский.
В кабинет как-то громоздко вошла миниатюрная дама, помощник прокурора по общему надзору. Ее громоздкость была от спутницы, пожилой высокой женщины.
— Сергей Георгиевич, — сказала помощница прокурора голосом, прокуренным до хрипоты, — помоги разобраться с жалобщицей. Что-то с похоронами. Смахивает на уголовщину.
И ушла, не сомневаясь, что поможет. Отчего не помочь, если не допрос: протокол не нужен, и, главное, не надо включать ни волю, ни интуицию.
— Садитесь, как вас звать?
— Ирина Марковна.
— На что жалуетесь? — по-врачебному спросил Рябинин.
— На похоронное бюро. Всюду писала, и везде отказ.
— А в дирекцию кладбища? — конкретизировал вопрос следователь, коли дело похоронное.
— Как же, вот ответ.
— А в администрацию города?
— То же самое, вот…
— А в милицию?
— Даже заявление не приняли.
— Ну а в суд?
— Письменный отказ.
Перед Рябининым лежала стопка ее заявлений. Он пробовал вспомнить еще какой-нибудь официальный орган. Женщина решила ему помочь:
— Теперь пришла к прокурору. Если и вы не поможете, то пойду в Страсбургский суд.
Рябинин знал, что при изучении бумаг возникают неясности. Тем более заявлений граждан. Зачем читать, если проще выслушать живого человека?
— Ирина Марковна, расскажите кратко, в чем суть вашей жалобы.
— Мой супруг умер от инсульта.
— Давно умер?
— Почти год назад.
— Переживаете до сих пор?
— Виновата я сильно перед ним.
Допрашивая, нельзя задавать вопросы, которые повлекут кучу ненужной информации. Но Рябинин не допрашивал.
— Ирина Марковна, в чем, если не секрет, провинились?
— Увидела во сне, что Алексей, мой супруг, помер от инфаркта.
— Так, — такнул следователь, поскольку она дала паузу.
— И якобы помер десятого сентября…
— Так, — еще раз такнул Рябинин.
— А приснилось это второго сентября. Представляете ситуацию?
— Не совсем, — признался следователь.
— Сон второго, а десятое впереди. Мне бы промолчать, а я про сон Алексею сообщила. Теперь поняли?
— Нет.
— Именно десятого муж скончался. А не сказала бы, он бы жил.
— Неизвестно, — заверил ее Рябинин почти сурово, чтобы оборвать этот разговор.
Она усмехнулась с каким-то укоряющим подтекстом. Лучше бы прочел ее заявления, которые сочинялись наверняка без всяких подтекстов. Женщина молчала, словно выжидая, когда до него дойдет смысл ее слов. И Рябинин посоветовал:
— Если считаете себя виновной, то сходите на могилку, положите цветы.
— На прошлой неделе я повинилась ему лично.
— Как понимать «лично»? Он же умер…
— Да, но меня выслушал. Даже один глаз приоткрыл.
Рябинин шире открыл оба глаза. Поскольку не допрашивал, то протокола не вел и поэтому не знал, кто она. Возраст, занятие, образование… Тонкие, бескровные до белизны губы, как бы натянутые от одного угла рта до другого. Тяжелое длинное платье и тяжелые очки; Седоватые волосы легли на лоб и налипли на стекла: казалось, что глаза отставлены далеко от стекла и не смотрят, а подглядывают.
— Вы говорите о похоронах? — спросил Рябинин, хотя и тогда приоткрыть глаза он не мог.
— Нет, про ту же неделю.
— Он же в земле?
— Откопали.
— Вы?
— Рабочие, по моей просьбе.
— Зачем же?
— Повторяю: чтобы выпросить прощение.
— Но ведь труп сгнил! Какой «приоткрытый» глаз?
— Алексей лежал как живой. Ни волосинки с головы не упало.
Рябинин вздохнул от невидимой тяжести. Вместе с большой порцией воздуха пришла мысль: пусть с
