— Да, кабы вот!
— А я за машиной вернулась!
Мыкола непонимающе смотрел на нее. Во дворе стояли два автомобиля, «Тойота» и «Шкода», и ни к одному из них Лиза не имела никакого отношения. Он постарался ей это втолковать:
— На «Шкоде», я, дык, сам еду! Садитесь, не икайте. Завсегда я с удовольствием, сделаем почин! Мне не жалко! Доставим с мягкой посадкой.
— Вы, Мыкола, меня не поняли! — перебила его Лиза. — Я пришла за второй машиной, директорской. Теперь я у вас директор. Чтобы не возникло никаких сомнений, я покажу вам решение собрания учредителей фирмы «Парадиз-сити».
Лиза извлекла из папки свежеиспеченный документ и сунула его под нос растерявшемуся водителю. Глянув в него краем глаза, Мыкола замахал руками и забежал вперед подводя ее к «Тойоте».
— Сомненья прочь! Я согласный с вами. Пожалуйста, садитесь хоть задом наперед, тачка — зверь! Импортная! Я вам ворота пошире открою.
— Зачем, и в одну створку можно проехать! — сказала Лиза.
Мыкола оценивающим взглядом посмотрел на нее.
— Дык! Вы же дама за рулем!
— Ну и что?
— Права купленные, небось?
Лиза первый раз за сегодняшний день рассмеялась:
— Нет, заботливый вы наш. Не купленные. Я четыре месяца училась на права и потом год каждый день семь километров в одну сторону, семь в другую по бездорожью ездила. Так что практика и навыки вождения у меня имеются.
Правду говорила Лиза. Перед тем как приехать в Москву, она учительствовала в деревне. Трое ее учеников были из вымирающей деревни Карловки. Двое мальчишек-первоклашек — Роман и Коля — и девочка. Егор прихватывал и соседских детей, возил к началу уроков всех троих на бывшую центральную колхозную усадьбу, но как только уехал в Москву на заработки, ребята перестали ходить в школу. Лиза сходила в субботу в Карловку, в умирающую деревеньку. Запустение и тишина. В двух домах теплилась жизнь, а с десяток были заколочены. Из дворов выскочила свора собак и подняла отчаянный лай. Своих учеников Лиза увидела во дворе.
— Елизавета Степановна! — бросились к ней ребята.
— Мы не сами не ходим, у нас дядя Егор уехал в Москву, — понурив голову, сказала Оленька, показывая на Романа, отпрыска уехавшего.
Дети обступили Лизу. А из соседнего двора приближались две женщины и с ними старуха. Лиза представилась. Ее пригласили в дом.
Судьба умирающих деревень, хуторов, одиноких фермерских хозяйств везде одинакова. Выжить практически невозможно.
— Почему вы не переедете на центральную усадьбу, там и школа, и почта, и больница еще работает? — спросила женщин Лиза.
Ответила ей улыбчивая старушка, она все подсовывала Лизе красное, с золотистым отливом яблоко.
— Милая, да кому мы теперича нужны? Советская власть кончилась, теперь ложись и помирай. Хлеб даже не возят. Ильичевы на центральной усадьбе дом продавали, так знаешь, сколько стоит?
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч!
Для старушки это была невероятно большая сумма. Лиза мысленно перевела ее в доллары — две тысячи. Неужели нельзя найти такую сумму? Дети ведь будут ходить в школу.
— Папа сказал, что в Москве заработает, и тогда мы переедем! — выдал семейную тайну Роман.
Вторая женщина, мать Коли и Оленьки, молчала. Комментировала деревенскую жизнь Карловки старуха:
— Егор, он мастеровитый мужик, все умеет: и комбайн, и трактор, и машину — все водит. Цены ему нету. Найдет в Москве работу. Дом купит. Теперь купит. Или на центральной усадьбе, или, может быть, даже в районе. Не сумлеваюсь в этом я. — Старушка смахнула прозрачную бусинку, скатившуюся из глаз. — Как тогда останемся мы одни здесь? Летом еще ничо, а зимой лисы пошли бешеные, и волки развелись. Никто их не отстреливает. Прошлый год сосед наш, вот ее мужик, Егор, — бабка показала на мать Романа, — в крайний двор забрел, там раньше Журавлевы жили. Во дворе у них был огромный подвал. Он в него и провалился. Матерь божья, слышим свиной визг. А там, оказывается, картошки немного оставалось, вот дикой кабан и привел всю свою семью. Егор себе прыгает из подпола, а кабаны себе тоже, видно, испугались, не каждый день человек на голову им падает. Пока последний кабан не выпрыгнул, Егор не смог вылезти. А ты говоришь, как вы тут живете, почему не переедете? Куда переедешь? Они вот, — бабка снова показала на мать Романа, — может быть, и переедут, а мы тута с кабанами останемся. Хорошо у нас раньше было, даже фельдшер нам полагался.
— Когда это было? — возразила ей одна из женщин.
— При Сталине… когда! При нем все было!
— Ничего при нем не было!
— Что ты знаешь, милая.
Начался извечный спор старшего и молодого поколения. Долго пили чай. Затем чуть не до полдороги провожали Лизу. Дольше всего за ней бежали собаки. А на следующей неделе Лиза выпросила у директора школы старенький ижевский «Москвич» и поехала на нем за ребятами.
— Не наездишься! — покачав головой, сказал он ей вслед. — Неблагодарный труд.
Труд оказался благодарным, Сначала ее звали сумасшедшей училкой, затем кто-то принес зимнюю резину, ещё кто-то отрегулировал клапана. Тяжело было только с бензином и в дождь. Два раза ее «Москвич» тянули лошадью. Оказывается, одна лошадиная сила сильнее, чем пятьдесят механических, она одна способна вытащить машину из любой грязи.
А через год обе семьи переехали из Карловки. Егор, заработав деньги в Москве, перебрался в райцентр, а Рындины только к зиме оказались на центральной усадьбе. Лиза собрала пятьдесят тысяч рублей — стоимость продаваемого дома. Но прежде пришлось пораскинуть мозгами. Идея была проста как божий день: обложить данью жителей центральной усадьбы. С домовладения по сто рублей. В селе было триста девяносто домов. Свиток с фамилиями жертвователей получился трехметровой длины.
— А где ты еще сто десять домов наберешь? — спросил ее директор школы.
— В район поеду! Власть обложу!
Директор школы дал ей ценный совет:
— Только ты сначала по телефону им расскажи и начни с милиции и прокурора, чтобы тебя за аферистку не приняли.
На район был составлен свой перечень с указаниями должностей и фамилий. Глава администрации, начальник милиции, прокурор и далее по списку из телефонного справочника. Следующие в списке за высоким начальством жертвователи почему-то называли жмотами высшую власть, но сами больше ста рублей не давали. За неделю Лиза собрала в селе и в районе пятьсот подписей и искомую сумму — пятьдесят тысяч рублей. Коленька и Оленька теперь могли ходить в школу.
А именной свиток вдруг зачем-то понадобился верховной власти. Видите ли, Лиза обманула их, они могли бы дать и больше на благое дело, да не знали. Кто-то в насмешку послал по почте сто рублей главе района и надписал: «Крохобору». История, подобно шилу, вылезла наружу, вызвав здоровый смех в районе и больно уколов самолюбие бывшего партократа. Внезапно появившаяся комиссия районо закатила выговор директору школы, а заодно и Лизе за использование государственного имущества — автомобиля — в личных целях. В областной газете появился фельетон борзого журналиста, который перед выборами в хвост и в гриву разносил районную администрацию и проводил сторублевую параллель между горьким пьяницей, пожертвовавшим последние деньги, и крохоборами, первыми лицами. В газете была тиснута фотография с того злополучного свитка с державными подписями.
— Ехала бы ты в Москву, неугомонная! — как-то после уроков сказал ей директор школы. — Иначе меня снимут с работы.
