радушно; коллектив конструкторского бюро оказался сплоченным, однако к новым людям открытым.
Прошел год, другой. Ситуация на заводе становилась патовой: заказов все меньше — соответственно, перебои с зарплатой. Люди стали роптать — чем семьи кормить? — потом уходить в поисках лучшей доли. А куда было деваться ему, инвалиду-колясочнику? Он тянул, перебиваясь случайными подработками. Потом умерла мама. Сгорела за полгода. Рак. С детства безотцовщина, Сашка остался один. Неделю спустя сотрудников бюро отправили в принудительный, неоплачиваемый и бессрочный отпуск. Стало совсем туго.
Ко всем бедам старички соседи, знавшие Сашку с детства, махнули рукой на Северную Пальмиру, на комнату в коммуналке и перебрались жить в кубанскую станицу, где воздух и люди чище. Вместо них вселилась семья беженцев из Казахстана.
Сочувствуя хлебнувшим лиха, Сашка их принял тепло, истинно по-русски, закрывая глаза на некоторые странности их поведения. Приезжие развили бурную деятельность, через два месяца добились постоянной прописки, а потом вдруг заговорили о том, как нелегко ему приходится, что без помощи со стороны сейчас не прожить.
Истинная подоплека их заботливости открылась с появлением в квартире худенькой женщины, с порога объявившей, что законы не запрещают устанавливать опеку над больными, даже если те не являются родственниками людей, изъявившими такое похвальное желание. Когда Сашка поинтересовался, кто тут потенциально опекаемый, женщина удивилась: «Да вы же!»
Как выяснилось, соседи все стулья в инстанциях просидели, рассказывая каждому встречному и поперечному про то, как страдает от недуга их сосед, как они нежно к нему относятся и как он привязался к ним. Довольно прозрачно сердобольные ходатаи намекали, что у молодого человека из-за перенесенных несчастий малость помутился рассудок, что выражается в агрессивности, неадекватном поведении. В общем, они готовы присматривать за ним, чем и так занимаются по доброте душевной, но лучше, если на руках у них будет официальная бумажка.
Женщина, оказавшаяся представителем районного опекунского совета, пришла удостовериться в правоте их слов. Договаривалась она с соседями на вечер, когда все будут в сборе, но возникли неотложные дела, и она перенесла визит на дневное время.
Сашка напоил ее чаем, заверил, что в опеке не нуждается, и проводил до дверей. Когда явились соседи, он сказал им то же самое, сказал спокойно, тщательно подбирая слова. Тут-то их рыла и проявились. Как они собирались заговорить зубы женщине вечером, при нем, это осталось тайной, зато перестало быть секретом их истинное к нему отношение. Соседи так заявили: комнату его они все равно получат!
Надо думать, объявленная соседу война обходилась им в ту еще копеечку. Кроме того, ставя замки на дверях ванной и кухни, полосуя ножом его полотенца, наконец, подпирая на ночь скалкой ручку двери его комнаты, они не могли не понимать, что в конце концов он обратится в милицию. Он и обратился. Участковый, однако, на жалобу отреагировал как-то вяло, предложив не шуметь и не дергаться.
— Он недорого стоит! — скалил зубы на следующий день бывший беженец, а ныне полноправный житель города на Неве. — А ты не будь дураком, не упирайся, не на улицу же тебя выгоняют. Крыша над головой будет. И деньжат мы тебе подбросим. Чего тебе еще надо, калеке?
Но переезжать с Васильевского острова на дальнюю окраину в комнату-клетушку, прикупленную соседями у какого-то алкаша, Сашка не собирался. Должна же быть правда на свете! И он отправился на ее поиски.
В квартиру зачастили различные комиссии. В их присутствии соседи были само обаяние, обвинения отрицали начисто, а когда Сашка отворачивался, выразительно крутили пальцем у виска. Замки на дверях? Так он же, инвалид этот, пьяница несчастный, как стакан на грудь примет, так все крушить начинает! И им верили. Ведь страдальцы, из одной квартиры националисты выгнали, теперь в другой жизни нет…
Как-то в одном из кабинетов, где сидел человек, в обязанностях которого было помогать таким, как Сашка, он услышал: «Так что же вы хотите?» Сашка сказал: «Чтобы меня никто не трогал». И добавил, не козыряя: «Я в Чечне был». В ответ прозвучало ленивое: «Не я вас туда посылал». После этого Сашке оставалось либо выматериться, либо молча выкатиться из начальственных апартаментов. Он выбрал последнее и больше никого ни о чем не просил. Вообще никого.
А жить становилось совсем не на что. По специальности работы не было и не предвиделось. Пенсия по инвалидности крошечная. О том, чтобы просить милостыню, как это делали многие из потерявших кто руку, кто ногу, кто надежду его собратьев по оружию, Сашка даже не думал. Стыдно-то как! Он стал читать объявления в бесплатных рекламных газетках, попробовал быть «кукушкой» на телефоне, но сосед перерезал провод и был готов довольствоваться мобильником, лишь бы лишить Сашку и этого грошового заработка.
Потом Сашке повезло: подвернулась работа уличного торговца «на проценте». Он добирался утром до станции метро, туда же привозили столик и товар. И до вечера. Торговля шла из рук вон плохо до тех пор, пока сердобольная тетка, иногда ставившая свой овощной лоток рядом с ним, не посоветовала ему надеть военную форму.
— Ты пойми, чудак человек. Тебе от этого прямая выгода. Когда мужчина в форме, у покупателя к нему другое отношение. Уважительное. Это в крови у нас, понимаешь? А ты еще и на коляске. Тоже плюс, прости Господи. Не из уважения, так из сострадания купят.
Он упирался до тех пор, пока выходцы с солнечного Кавказа, обеспечивавшие его товаром и отмазывавшие от милиции, не объявили, что закрывают «точку». Сашка упросил их подождать неделю и на следующий день надел свою старую полевую форму.
Торговля пошла. Права оказалась тетка. И все бы ничего, хозяева успокоились, жить можно, но не заладились у Сашки отношения с кучковавшимися у метро беспризорниками. Как сообразил что к чему, тут же наотрез отказался продавать им клей «Момент».
— Так вот почему они на тебя налетели.
Сашка кивнул:
— Они, когда вместе, все безбашенные, ничего не боятся. Только бы нанюхаться, кайф словить. Видел, несколько тюбиков все равно стащили.
— Поедем ко мне, — сказал Андрей, поднимаясь. — Сегодня у меня переночуешь. А с твоими соседями я разберусь.
— И не думай! Они тебя по судам затаскают, с них станется. Ты их не знаешь.
— Вот и познакомимся.
Родители Андрея встретили их охами и ахами. Не предупредил! У нас и к столу подать нечего! На коляску Сашки они, казалось, и внимания не обратили.
— Кушайте на здоровье! — полчаса спустя потчевала гостя мама Андрея. — Вот курочка. Лечо попробуйте. Андрюша хвалил.
— Ты лучше рюмки достань, — попенял жене Горбунов-старший, Георгий Иванович. — Друзья встретились. Положено!
Появились рюмки, заплескалась в них водка.
— Завтра в яхт-клуб поедем, — сказал Андрей. — У меня там все схвачено. На вахте будешь сидеть. Зарплата невеликая, но на первое время хватит, а там, глядишь, что-нибудь получше подыщем.
— Что же вы ничего не едите, Саша? — опять всполошилась мать. — Вы ешьте, а я пока постель вам приготовлю.
— И мне, пожалуй, на пост пора, — сказал отец. — К телевизору.
Родители понимали, что Сашка чувствует себя не в своей тарелке, и таким незамысловатым образом проявляли деликатность.
Они еще долго сидели на кухне. Разговаривали, и все, о чем бы ни говорили, было интересно обоим. Далеко за полночь отправились спать. Опершись на подлокотники кресла, Сашка рывком выпрямился, привычно повис на костылях и направился в ванную. Андрей не мог на это смотреть — отвел глаза.
Мать постелила другу на кресле-кровати.
— Удобно? — спросил Андрей. — Может, лучше здесь, на диване?
— Все отлично, — сказал Сашка. — Ты спать хочешь?
